Дедушка отступает на шаг:

— Это чтоб я еще подсоблял тебе? Нет уж, глупости лучше делай в одиночку.

— Глупости? Брикетированный навоз — это тебе не глупости!

А дедушка ему отвечает:

— Навоз в хлеву жиреет. Тоже мне новые моды: каждый день навоз выгребать! Лошадь еще поскользнется, свинья себе ноги переломает.

— Ничего с ними не случится, коли в хлеву сухо будет.

— Это тебя небось в твоем колхозе так научили, — говорит дедушка, наматывает на указательный палец цепочку от часов и выпячивает грудь. — А в балансе оно что получается? Кто украл, тот ворованное и прячет, чтоб не отобрали. Скотину там у мужика всю отняли… говори — украли. Своей коровы уж и нет ни у кого. А навоз ведь нужен, хоть бы для палисадничка. Или и палисадничка тоже нет? Ни грядки своей? Ничегошеньки?

Солдат перестает копать. Опершись на лопату, он серьезно говорит дедушке:

— Будет тебе каркать-то! Я ж тебе рассказывал, как и что там…

А дедушка рад позлить солдата:

— Это ты нам сказки рассказывал, чтоб скуку прогнать. Тебе же все одно никто не верит. Тинко и тот не поверил. — Дед берет меня за воротник и тащит в дом, приговаривая: — Пошли, пошли, Тинко, а то еще нос себе отморозишь тут, дурака валяючи.

А дядя-солдат изо всей силы всаживает лопату в землю, будто ему надо разбить еще целую армию врагов. Работает он, не поднимая головы. Да и свистеть перестал.

Мне из комнаты видно, как он заваливает яму навозом. Стенки ее он укрепил досками. Дедушка меня опять заставляет играть в «шестьдесят шесть». Но у меня игра не клеится. Дедушка недоволен.

— Играй как следует, а то неучем вырастешь! — ворчит он.

При следующей игре я стараюсь набрать побольше очков. Дедушка тасует карты, что-то бормоча себе под нос, довольно улыбается и впадает в раздумье. Украдкой я подбираюсь к окну. Наш солдат уже забросал яму навозом. Та мохнатая куча навоза, что лежала возле хлева, исчезла. Солдат притащил несколько толстых досок и прикрыл ими яму. Во дворе стало просторней. Мы теперь и с фурой можем переезжать через эту яму.

— Трефы козыри! — кричит у меня над ухом дед и хлопает козырного туза на стол.

Зиме конца не видать. Хорошо, что у нас печка теплая, да и в кровати мягко так! Нас совсем занесло снегом. Зайцы подбираются к нашему садику. Следы их тянутся через поля. В садике ведь капуста. Это бабушка ее здесь оставила — она будет готовить из нее рождественский обед. Но зайцы очень хотят кушать, вот они и пришли к нам за капустой. Они пролезают через дырки в заборе и отгрызают нижние листья. Потом они добираются и до верхних. Как же это они делают? Наверно, они становятся на задние лапки? Если бы я спал наверху, то я мог бы как-нибудь подглядеть, как зайчики становятся на задние лапки, чтобы дотянуться до верхних листьев. Но из-за зайцев я не пойду наверх спать, к солдату.

— Дедушка, ты что тут делаешь?

— Силки ставлю.

Дедушка прикрепляет проволочные петли к деревянным колышкам. Колышки он забивает топором в землю. Петли приходятся как раз напротив лаза, через который зайцы пробираются к нам в садик.

— Пусть теперь прибегут отведать капустки! Мы им приготовили поясок брюшко затянуть, чтобы голодно не было! — злорадствует дедушка.

Ночью прибегают зайцы. Но они подковыляли только к забору. Тут они почуяли запах дедушкиного табака на силках и повернули снова в лес. Все это мы с дедушкой прочли по их следам на другое утро. Вскоре выпал свежий снег. Он запорошил силки, забил на них запахи человека. А зайцы не запомнили, что у забора, возле лаза, через который они попадали в сад, человек устроил засаду. И уже на следующее утро в силках висят два мертвых зайца. Их уже немного запорошило снегом. Глаза у них вылезли. Возле силков снег точно перекопан. А наш дедушка потирает руки и говорит:

— Кто на чужое позарится, тому несдобровать! — и тащит мертвых зайцев на кухню.

— Я их есть не стану, они дохлые, — говорит бабушка и поправляет выбившиеся из-под платка волосы.

— А вот как они на сковороде запоют, так тебя и не оттащишь! — отвечает ей дедушка, натачивая нож.

Потом он снимает с зайцев шкуру. Мне он отдает мохнатые задние лапки. Я их беру с собой в школу. Ими очень хорошо стирать с доски. Зайцы совсем не жирные. Они, наверно, долго голодали. А когда они не захотели больше голодать, их взяли да удушили.

— В балансе оно что получается? — замечает дедушка. — Вот мы скуку-то и одолели.

А нашему солдату никогда не скучно. Он то читает в тоненьких книжках, то письма пишет. То на чердак залезет и уберет там все. То инструмент починит. Недавно вырезал новые зубья для граблей. Вечером его никогда нет дома. Куда это он все ходит по вечерам?

День весь белый, точно молочный. С утра пила нашего солдата хрипит в риге. На минутку он выходит, оглядывает двор и окна дома. Затем украдкой приносит какие-то доски и планки. Я потихоньку подбираюсь к большим воротам риги. Через щели и дырки от сучков мне видно, что наш солдат строит маленький домик. Вдруг его пила перестает визжать. Солдат выпрямляется и смотрит в мою сторону. Неужто он меня заметил? Я скорей бегу в дом.

К обеду у нас фасолевый суп. В супе плавают кусочки нутряного жира. У дедушки на усах застряла шелуха от фасоли. Он стучит ложкой по тарелке и спрашивает дядю-солдата через стол:

— Что это опять за безобразие?

— Ты о чем?

— Сам знаешь!

Дядя-солдат не поднимает глаз от тарелки. Начал было свистеть сквозь зубы, как он это обычно делает, но одумался и дует на ложку, словно она горячая.

Бабушка замечает:

— Зима на дворе. Пусть коротает время, как ему хочется, — и добавляет себе уксусу в суп.