Схватив велик, я мчусь к элеватору. В экстазе кричу Солнцу «С добрым утром!» и, наконец, вспоминаю о вчерашнем вторжении. Никаких следов незнакомца я не вижу. Солнце раскидывает лопатой тепло по небесному своду, черпая его из большого пылающего бугра у себя за спиной. Голова у него прикрыта носовым платком, уже намокшим от вспотевшего черепа. На мгновение оно замирает, опершись на лопату, и лыбится, глядя на меня. Похоже, сегодня июль побьет все рекорды жары. Над городом дрожит знойное марево. Остро пахнет мусором, машинами и деревьями.

Из заднего кармана штанов я достаю лист бумаги. Это мой договор со «Службой посыльных Кьелсена». В нем черным по белому сказано, что я должен работать весь июль, сколько я заработаю и каким должен быть мой рабочий день, ну и все в таком духе. Бумага гладкая, формата А4. Внизу стоят наши подписи. Небрежная закорючка Шефа похожа на китайский иероглиф, накорябанный бухим китайцем. Я же изобразил свою фамилию с внушительным росчерком после последней буквы. Я разрываю договор пополам и чувствую себя преступником. Потом снова разрываю пополам, и мне кажется, что город дрожит у меня под ногами. Будто где-то в подземной пещере произошел обвал. Громадные каменные глыбы рухнули в бездонную глубину. Но я не сдаюсь, пока от договора не остаются лишь мелкие клочки. А потом смахиваю их с крыши.

Ветра нет, и они медленно летят вниз. Я ложусь на живот и смотрю на них. Некоторые застряли на деревьях. Некоторые вращаются, как пропеллеры, а третьи плавно, подобно снежинкам, летят на землю.

Я одержал верх и упиваюсь этим чувством. Теперь между мной и моей целью уже не осталось ни одного препятствия. Сегодня ночью я понял, что для осуществления моей затеи мне потребуется немало времени. Тут уже деньги перестают играть главную роль. Позже я наскребу бабок, чтобы расплатиться с Сёс. Зато сейчас у меня будет лишний месяц, чтобы поработать над более важным делом. Только бы меня не разоблачили.

Я все еще лежу на животе с закрытыми глазами и пытаюсь сосчитать, сколько на меня обрушилось свободного времени. Рабочая неделя — это тридцать семь с половиной часов, их надо помножить на три. Получается сто двенадцать с половиной часов. Кроме того, я должен торчать в конторе и во время обеда, хотя обхожусь одними бутербродами. Прибавь полчаса на каждый день. Плюс все то время, что я езжу с работы и на работу. А это сорок минут каждый день. Всего сто тридцать часов!

Я перекатываюсь на спину и думаю о том, что за это утро нашел сто тридцать часов своей жизни. Она стала как будто длиннее. А это получше всех тысячных бумажек, которые мне заплатили бы. Я уверен, что время — лучший доход, который я мог бы получить.

Тем не менее я не использую остаток дня на что-нибудь дельное. Как человек, у которого карманы набиты бабками, не думает о том, на что их потратить. И чем больше у тебя бабок, тем меньшее значение имеет их сумма. Часом больше, часом меньше — какая разница, если в твоем распоряжении столько времени. Чтобы отметить этот день, я покупаю себе корзиночку клубники. Потом ложусь под дерево в парке Софиенберг и поедаю ягоду за ягодой. Клубника сладкая и крупная. Пальцы у меня красные, рожа — липкая. Ягоды — это все мои часы, вместе взятые. Я долго держу их во рту. Сосу. Перекатываю языком. Прикусываю и чувствую, как в горло течет сок.

Неожиданно я понимаю, что надо спешить домой. Солнце весь день раскидывало жар своей лопатой, и теперь асфальт пузырится под ногами. Я не в силах ехать на велике. И потому волоку его в горку и через всю Биркелюнден. Самое трудное — втащить его по лестнице к нашей двери. Меня мучит одышка, я задыхаюсь, окончательно перестаю соображать, но кое-как все-таки добираюсь до своей квартиры.

Я, можно сказать, ползу по гостиной. В поисках тени я сую голову в морозилку и держу ее там, пока не вспоминаю, как меня зовут. Звонит телефон, это мама — она хочет дать мне несколько инструкций относительно обеда.

— Все в порядке, — сиплю я с двумя кусочками льда во рту. — Я все сделаю.

— Что? — кричит мама. — Говори четче! У тебя что, прыщ на языке?

Я перекладываю кусочки льда на лоб, где они мгновенно тают.

— У нас на обед будут не спагетти. Я поджарю бифштекс, — говорю я. Черт его знает, откуда мне в голову пришла эта мысль? Правда, это один из пунктов мой программы. Но почему именно сегодня?

— Бифштекс? — удивляется мама, как будто я сказал «крокодил» или «страус». — Это дорого…

— У нас праздник, — говорю я, не думая о том, что этой темы касаться не стоит.

— Нам нечего праздновать, — возражает мама.

— У тебя сегодня именины, — вру я и чувствую, как у меня по спине и по роже течет уже совсем другой пот.

— Не выдумывай, — отвечает она. — Сегодня именины у Мириам и Мины.

— Сегодня Благовещение. — В теле у меня уже не осталось ни капли жидкости. — Я отыскал в интернете.

— Тоже нашелся христианин! — сухо замечает мама.

— Подумаешь! — кричу я. — Тогда отпразднуем, что я получил сегодня зарплату. Давай не будем устраивать конкурс вопросов и ответов!