И почему люди в основной своей массе придерживаются правила: „Кто первый взбирается на вершину, тот может сидеть, где захочет“? Почему так силён культ силы, а не, скажем, красноречия или просто интеллекта? Сила ведь сама по себе груба и вовсе не эффектна, как многие считают. Однако поклоняются именно ей, потому что сила внушает страх, и именно он зачастую движет людьми. Ведь не я первый сказал, что нужно поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Тогда я нарушил этот постулат и в дальнейшем несколько раз пренебрегал им. Но не потому, что на время его забывал. У меня не было выбора, потому что другие ничего не знали или не хотели знать об этом. Хотя, может, я и не прав. Может, прав Дарвин со своим законом джунглей? Чёрт его знает. Каждый человек — это отдельный мир, и вторгаться в него не всегда уместно. В армии в каждом конкретном случае ты обязан выбрать порой единственно правильное решение — как в хоккее, за доли секунды. Еще жива была в моей памяти картина минских ночных экзекуций. Для меня даже со стороны свидетеля это казалось ужасным. Повторения ее в местном варианте можно было избежать, и я рад, что это удалось сделать столь малой кровью. Вернее, вообще без оной…

После обеда пошел в аптеку. Надежда сидела сонная, Серёжки не было. Мне захотелось поиздеваться, и я вслух предположил, что она, наверно, сегодня всю ночь не спала. „Нет, пила два дня и всю ночь проспала, как убитая“, — простодушно ответствовала полуразлучница. „А я, — говорю, — пришел позавчера, мне сказали, что ты отрубилась, вот и пришлось опять с братцем твоим спать — не уходить же так рано обратно“. Усмешка скользнула по ее лицу. Понимает, на чьей стороне мое предпочтение. Но ей, слава чёрту, плевать: в госпиталь вернулся ее старый любимый любовник. „Так что трахайтесь, педики, только следите за тем, чтобы он не узнал. А то прирежет обоих“. „Или разделит грех“, — подумал я. Камень с души свалился. Теперь не надо клофелиновых экспериментов, совесть останется чистой.

Серёжка уже знал о том, кто конкуренция закончилась. Это я понял по его светящейся мордашке. Он и вчера вечером проделал то же, что и позавчера. Бедная Надька! Вчера вообще была без вины виноватой. Ну да ладно, мы снова вместе, и сегодня будет сказочная ночь. В предвкушении я провел несколько томительных часов в палате. Заодно выяснил отношение побитых „дедов“ к моему ночному отсутствию. Они, как оказалось, не очень-то и обиделись. Обещали никому не болтать — это, мол, противоречит их кодексу чести. И где они слов таких нахватались? Посмеялся я в душе и выскочил в окно.

Надькин коитус с новым старым лавером шел полным ходом, когда я на цыпочках пробирался мимо их комнаты в Серёжкины апартаменты. Сегодня я действовал решительно, как никогда. Два солдатских ремня, взятые специально, связали его по рукам и ногам. Теперь я мог делать с ним то, чего бы он никогда не позволил, будучи несвязанным. И я это делал! Пришлось всё время зажимать ему рот, чтобы никто не проснулся от воплей и стонов. Малыш бился в конвульсиях, но ничто не могло помешать мне в ту ночь сделать из него первоклассного мазохиста.

На следующую ночь мы поменялись ролями. Иногда мне казалось, что лучше быть в части, чем в Серёжкиной постели. Лишь к утру я понял, как заблуждался, думая об этом. Его садистские наклонности, подхлестываемые анашой, вызывали восхищение. Во всяком случае, я первый и последний раз в жизни смог кончить девять раз. Иногда мне безумно хочется повторить эти сказочные дни, но я понимаю, что это невозможно. Их не возвратишь. Такое было возможным только с ним, и без него не имеет никакого смысла.

Днем Надька поссорилась с любовником, тем самым поставив себя перед угрозой новой порции клофелина, который опять пришелся в точку. На сей раз мы с Серёжкой выдохлись к середине ночи. Просто хотелось лежать рядом с ним. И говорить. Я искренне хотел, чтобы он раз и навсегда покончил со своим сомнительным бизнесом. Он приводил разные аргументы, но красноречия не хватало. Видимо, любовь ко мне, в которой Сергей ежечасно признавался, была намного слабее любви к деньгам и анаше. Моя неудача в той ночной дискуссии обернулась для Сергея трагически. Через пять месяцев после этой ночи он попадет в аварию, будучи под кайфом, а еще через три — один из его клиентов сдаст его „органам“. И он сядет на восемь лет. Тогда же он беззаботно смеялся, представляя, до какой степени назавтра опухнет рожа у его сестры. На этом мы и расстались, чтобы вечером встретиться опять. Тогда мне это казалось бесконечным.

Не могу с точностью сказать, почему моей главной целью в армии стал секс. Мало того, что он являлся преступлением и не был положен солдату по Уставу: он ведь к тому же мешал мне защищать Отечество, которое, как всегда, пребывало в опасности. Империалистические враги лезли со всех сторон, словно зная, что меня носит по госпиталям. И всё-таки, почему именно секс, а не, скажем, чтение книг? Тоже ведь интересно. Книжки я иногда читал, но они не могли отвлечь от мрачных раздумий. Для того, чтобы хоть иногда отвлекаться от гнета постоянного пребывания в государстве, именуемом Армией, нужен был разражитель гораздо сильнее. Вот я его и искал постоянно. А кто ищет, тот всегда найдет. Вот я его и находил. К тому же запретные места спереди и сзади постоянно свербели, и зуд этот передавался в мозги. Можно было свихнуться от безделья, безысходности и тоски. Я не считал себя сексуально озабоченным — может, только чуть-чуть. Еще и потому, что не было много времени на отдых от главного занятия в тамошней жизни.

Я не заметил, как наступил решающий день — день приезда Главного Доктора. Рассвет я опять встречал в голубом домике, так что за неритмичность пульса можно было не беспокоиться. Ближе к полудню я нажрался таблеток и почувствовал себя неважно. Это было именно то состояние, в котором необходимо было встречаться с Главным. Он был не только главным, но и старым. Да и к тому же ниже не только меня, но и Ростика. Облапал всего, обслушал, обстучал. Долго со мной возился. Наконец, отпустил восвояси. Даже не удосужился хотя бы намекнуть на мою дальнейшую судьбу. Я пошел курить к фармацевтам. Серёжка подметал. Я рассказал ему о только что случившемся рандеву с вершителем судеб. Хотелось просто поделиться сомнениями с человеком, роднее и дороже которого рядом не было. Получив от него уверения в благополучном исходе, я отправился обратно, справедливо надеясь на то, что меня ждет хорошая новость.