Шрифт:
Маляренко улыбнулся.
«Лиха беда начало!»
Семейный совет прошёл лёжа на кровати, в тёплой, дружественной атмосфере.
— Да. Я с тобой согласна. Эта барщина — чушь полная. И оброк. Феодализм какой-то.
Таня половину не поняла, но согласно кивнула подруге, а Иван почесал репу.
— Думаю, пора приватизацию проводить.
— Чего?
— Всего. Всё, что у нас есть — будем продавать. И только за деньги. Семёнычу — его склад и мастерскую. Юрке — его ферму.
— А Олегу — его армию?
— Ну канешна! Щаззз!
— Всем жителям продадим их дома. Вернее — заставим выкупить. На нормальных условиях. Надо будет — кредит им дадим. Беспроцентный.
— С процентами! Пусть с маленькими, но с процентами!
Главный казначей и бухгалтер Мария Сергеевна была неумолима.
— Продадим всё. Мастерские, дома, орудия труда. Продадим всё, кроме кораблей. Верфь — государственная!
— То есть твоя?
В голосе Маши царил сарказм.
«Ну да… царёк-демократ! Государство — это я!»
Ваня скуксился.
— А что делать? Иначе по миру пойдём.
Женщины подобрались — по миру идти им не хотелось. Тем более с детьми.
— А потом налог введу. Денежный. Никакого натурального обмена. Вот с этого и будем жить. И довольствие дружинникам, и школу Бориса будем с этого оплачивать. Ну и торговлю внешнюю тоже только через нас.
— А если Виталик и Олег…
— Да ради Бога! Налог с торговли, таможенные пошлины и долю малую в предприятии!
Жёны задумчиво переглянулись, а Иван ласково провёл ладонью по их перепутанным волосам.
— Подумайте, как это сделать аккуратно, умно и правильно. Хорошо?
Маша деловито кивнула, а Таня резко села и отвернулась.
— Ты когда уйдёшь?
— Скоро.
— Возьми меня с собой. Я боюсь тебя отпускать одного. Здесь, — женщина положила ладонь Вани на свою грудь, — болит. Пожалуйста!
Маша встревожено посмотрела на подругу.
— Ну что ты, радость моя. Не тревожься. Всё будет хорошо.
Маляренко целовал своих любимых и шептал, шептал, шептал…
Ранним солнечным апрельским утром «Беда» ведомая капитаном Маляренко вышла в свой очередной поход. С Иваном шёл его бессменный моторист Франц и лейтенант Ермолаев или, попросту, Игорёк.
На пирсе, провожая лодку, столпился народ. Хмурый и недовольный Олег. Жутко деловой Семёныч. Шумные женщины и дети. Под ногами беспокойно крутились собаки.
Ваня высунулся из рубки и улыбнулся заплаканным жёнам.
— Я скоро вернусь!
Бимка вдруг сел на задницу, словно маленький человечек, и, впервые на проводах «Беды» горестно завыл.
Глава 2
В которой выясняется что негры — тоже люди, а Иван не успевает удивиться
Абдулло попробовал закопаться ещё глубже, но времени не хватило — за хлипкой стеночкой хижины раздались резкие голоса пришельцев и отчаянный, с хрипом, вопль Маду. Старый сенегалец придавил своим тощим телом Анжелу, зажав ей рот ладонью, и натянул на голову рваную циновку. Эта яма в бывшей хижине мсье Фарика, в которой старый слуга хранил кое-какие продукты, была последним убежищем во всём поселении куда не добрались захватчики. Десяток вооружённых мечами белых солдат согнал в соседнюю хижину всех тех, кто не успел убежать и, оставив нескольких охранников, принялся прочёсывать другие дома. Это было последнее, что успел рассмотреть Абдулло, перед тем как нырнуть в спасительное убежище.
На улице раздались женские крики и плач, и громкий гогот пришельцев. Глаза Анжелы сильно расширились.
«Это же…»
Белые женщины, жившие в посёлке, умоляли пощадить их детей. Временами они перескакивали на ломаный английский, который Анжела, стараниями Фарика, неплохо освоила, и умоляли, умоляли. Наверху громко пролаяли на неизвестном языке, следом сразу раздались жуткие хрипы и нечеловеческий, переходящий в ультразвук вой матерей.
Абдулло крепче прижал ладонь ко рту забившейся в ужасе девушки.
«Молчи, дочка. Только молчи»
Там. На улице. Рядом с их домом чужаки только что убили чёрных детей белых женщин из их посёлка. Старика колотило.
«Как же так можно! Это же дети! Они же совсем маленькие!»
О себе в этот момент старик вообще не думал.
Грубый голос снова подал команду, раздались глухие удары и крики женщин смолкли. Только из соседней хижины доносилось тихое «в-ва-а». Это плакали жители посёлка.
Рука старика плотно закрыла рот и Анжела, захлёбываясь в слезах, начала задыхаться.