— Ну а свою шинель-то зачем ему позволили взять?

— Да чтобы поверили ему. А шинелей у нас достаточно в обозах.

В комнату вбежал взмыленный Маджуга:

— Лександра Петрович, вы живы? Ух, слава те Господи! Что же это такое, а? Вы неосторожны! Может, догнать оглаяра? [50]

— Не стоит. Арсений, он, слава Богу, далеко.

Маджуга недоуменно смотрел то на Мизинова, то на Яблонского.

— Это, конечно, ваши игры. Мне их знать, может, и не следовает… Одно скажите, Лександра Петрович — когда наступать начнем? Мои станичники уж измаялись все…

— Ты прав, Арсений, — поддакнул Мизинов. — Времени потеряно достаточно. Завтра выступаем. Евгений Карлович, распорядитесь. Иначе мы никогда не увидим атамана Камова.

А Камову в эти дни приходилось несладко. Подойдя к южной оконечности Кербинского склона, он пробовал было соединиться с отрядом капитана Белявского, после чего спешить на соединение с Мизиновым, но случайно возникший в арсенале пожар уничтожил почти все боеприпасы, и наступать стало не с чем.

Тогда-то полковник Сбродов и предложил Камову дерзкий по сути, но в случае успеха суливший успех план — совершить налет на станицу Ниманскую, где располагался крупный гарнизон красных силами до полка и имелись склады с оружием и боеприпасами.

— Но с чем наступать? — изумился Камов. — Патронов и снарядов осталось на полчаса боя!

— Смотри, Иван Герасимович, — Сбродов раскрыл карту. — Вот Ниманская. Тут гарнизон. А вот отсюда, со стороны Амура, со дня на день придет Мизинов. Я его знаю, он обязательно придет. Красные уже ждут его появления. А мы как бы опередим Мизинова.

— То есть?

— То есть проведем демонстрацию сил с того направления, откуда красные его и ждут. Убежден — они снимут две трети гарнизона в Ниманской и отправят туда! А мы тем временем с небольшом отрядом ударим в штыки на станицу. Боеприпасов, ты говоришь, на полчаса осталось? Ну вот, за эти полчаса оставшихся в станице красных надо уничтожить и захватить боеприпасы.

— Смело! — задумался Камов. — А вдруг не пойдут туда красные?

— Доверься моей интуиции, Иван Герасимович. Обязательно пойдут. Ну а если вдруг и впрямь не пойдут, а станут сидеть и ждать генерала под стенами своей хиленькой крепости, что же, придумаем что-нибудь еще. Не кручинься, атаман, не зря ведь ты назначил меня начальником штаба! Думать — это моя задача.

Деваться было некуда, а риск сулил все-таки какой-то успех, и Камов согласился.

С основными силами он должен был провести перегруппировку сил на восточное направление и оттуда демонстрировать наступление.

— Возьмешь с собой все орудия, шуму наделать боеприпасов хватит, — разъяснял Сбродов. — Мне оставишь две роты пластунов и два пулемета. С такими силами я не то что Ниманскую тебе возьму — все склады к твоим ногам положу! Преследовать нас они не будут — нос побоятся высунуть в тайгу.

— Рискнуть разве что, Виктор Кузьмич?

— Что ты так вяло? А еще атаман… Обязательно рискнуть! Рискнуть и — непременно победить! Иначе я не привык, знаешь ли.

— Нравишься ты мне, Виктор Кузьмич, — улыбнулся Камов, хотя на душе кошки скребли от неопределенности.

— Да ты и сам ничего бываешь, Иван Герасимович, в лучшие моменты твоего душевного подъема, — отшутился Сбродов.

Через пару дней далеко к востоку от Ниманской загрохотали орудия. Всполошенные красноармейцы кинулись в ружье, спешно занимали укрепления вокруг станицы. Прискакал посланный комендантом разведчик и лихорадочно объяснил, что наступает огромная армия — силами никак не меньше корпуса.

— Так уж и корпуса! — оговорил его комендант. — Откуда у них корпус взялся? С неба свалился? Думать надо!

Однако вскоре пришлось крепко задуматься. На окраине станицы появились два всадника с белым флагом. Подъехав поближе, потребовали коменданта гарнизона. Делать нечего, и комендант, затянув портупею, выехал навстречу парламентерам.

— Генерал Мизинов на подступах к станице, — сказал один из парламентеров, бравый казачий есаул. — Он предлагает вам сдачу на условиях сохранения жизни. Советую не тянуть. В противном случае…

— Знаю, что будет в противном случае, — отмахнулся комендант, но письмо взял. — Передайте генералу мою просьбу: дать на размышление два часа.

— Полчаса! — отрезал есаул и стегнул коня нагайкой. Следом поскакал второй.

Вернувшись к себе, комендант думал, думал, но не знал, что и подумать. Сдаться — может, и сохранят жизнь. Но куда потом с ней, с жизнью с этой? Все одно свои же и порешат. Сопротивляться — определенно умереть. Возможно, пропишут в герои, но тебе-то в том какой толк?..