Шрифт:
— Ну, а ты?
— Вот на Чары надеемся. Алешку хочу отправить к деду Дурдыклычу, а сама в Ашхабад. Я же писала тебе, что меня в поликлинику приглашают работать.
— Поезжай, конечно...
— Поезжай, но как? — с обидой заговорила она.— Я уже подавала заявление, а Михайлов отказал. Замены, говорит, нет...
– Все уладим,— обещает Чары.— А сейчас давайте сходим на могилу к Косте.
12.
Через месяц я вновь на канале. Только на этот раз заехал со стороны Керки. Московский поэт Гордеев, которого я так и не встретил зимой в Москве, внезапно прилетел в Туркмению и уговорил меня лететь на Головное.
Вот мы и подались. До Керки самолетом, оттуда на пароходике до Головного. И поселились на плавучей . электростанции, питавшей поселок строителей и два шагающих эскаватора.
Мне не очень-то по сердцу это путешествие. Даже не само путешествие, а глухомань, в которую мы забрались. Из Мары я мог бы в любое время заказать телефонный разговор с Москвой и поговорить с Тоней, а отсюда — до Москвы, как до луны. Единственный выход — письма и телеграммы. Но поскольку письма идут долго, то я отправляю через день по телеграмме.
Мы ознакомились в общих чертах с работой электриков. И вот вчера отправились на катере БМК вниз по каналу. Глубина подходящая. Скорость приличная. Не успели выехать — вот уже участок строителей. Дальше плыть наш «капитан» отказывается. По его выражению, там «море», и без лоцмана в нем делать нечего: можно заблудиться и пропасть. В поселке отыскиваем старожила этих мест, Чепелева. Он и начальник участка, и проводник через озера, и собеседник хороший. Едет вместе с нами. Протарахтели немного по узкой канаве, и вот открываются взору безбрежные заросли камышей. Узкая протока между ними, словно тропинка в джунглях. Сначала только одна такая тропинка. Но чем дальше, тем их больше. И попробуй ошибись, поведи суденышко не по той, какой надо. Заплывешь куда-нибудь в угол Часкакского или Лебяжьего озер, будешь выбираться оттуда день, а то и два. Два часа мы пробираемся в камышах и, когда выплываем на чистую воду,— перед нами необъятная гладь озера.
По волнам с ветерком лишь к вечеру мы достигли 105 километра. Здесь уже намыта огромная дамба, преградившая дорогу воде. Пока еще озера не заполнялись до критической отметки. Идет наполнение их.
Земснаряд «Сормово-27» ведет углубление русла, которого в общем-то не видно. Оно под водой. Целая колонна труб на плаву и по берегу тянется от земснаряда. Там, за барханом в ложбине из трубы изливается жижа, словно извергается грязевой вулкан. Пенистая грязь со дна озера пузырится и растекается с шумом. А «Сормовец» лишь тихонько содрогается корпусом, словно бьет его лихорадка.
Мы выходим из катера, любуемся работой гигантской плавучей машины. На борту, свесив ноги, сидят двое. Мужчина и мальчик. Ловят удочками рыбу.
— Эгей! — зову я.— Можно вас на минуту?!
Парень встает. Издали он кажется богатырем. Он легко спустился на трубы и пошел по ним, балансируя руками.
— Слушай,— говорю я Гордееву,— а ведь это наш... Ну конечно он! Бердыназар... Бердыназар, неужели ты?! Вот ты где повстречался. На «Сормовце» обосновался?
— Вах-хов! — восклицает он, подходя. — Вот, оказывается, кто. Значит, это ты, Марат!
Поздоровались. Я представил ему Гордеева.
— Вы, наверное, москвич? — спрашивает Бердыназар?
— Да, в общем-то, если не считать, что в Сибири родился.
— И, конечно, поэт?
— Поэт,— соглашается Гордеев.
— А вы не можете перевести мою поэму? Я написал поэму о канале. «Поле битвы» называется.
— Знаешь, Бердыназар, мне в Ашхабаде целую кипу стихов для перевода дали. Боюсь, не справлюсь со всем этим хозяйством. Но знаешь что? Я могу тебя познакомить с прекрасным переводчиком. Он как раз собирается к вам сюда приехать...
— Я буду вам признателен, — горячо благодарит Бердыназар. — Может выпьем чалу?
— Ну, если это не повредит поэзии, то можно,— смеется москвич.
Весело беседуя, отправляемся в поселок. Там, в столовой заказываем гуляш, берем минеральную воду и чал. Сидим и пьем помаленьку. Беседуем. О поэзии, конечно. О канале тоже. Бердыназар здесь уже третий месяц он все знает. Но в общем-то рассказывает то, о чем мы уже знаем тоже. Керкинское управление переселилось в Карамет-Нияз, это недалеко отсюда. Разработка русла пионерной траншеи — главный почерк строительства. Передовой отряд — в Ничке.
Вскоре и мы отправляемся на трассу. За 105 километром — поселок Ничка. Деревянные, обитые матами домики, палатки, огромный двор автопарка. Бульдозеры, скреперы, экскаваторы — все тут. И инженер Бойко тут. Наконец-то я его увидел. Имя его не сходит со страниц газет: во всех материалах о канале упоминается. Он пробивает со своим отрядом пионерную траншею. Он, собственно, и внедрил метод разработки русла Каракум-реки с помощью бульдозеров, воды и землесосов. С его новшеством как-то сразу отступили на второй план шагающие экскаваторы.