Май была уверена, что если бы не Эдерра, она бы тоже обленилась под влиянием монотонности и рутины повседневного существования. Даже странствуя, она всего-навсего приспособилась к кочевому образу жизни, который выбрали за нее другие. И пока Эдерру не схватили, пока она не исчезла, сгинув в запутанном лабиринте святой инквизиции, пока Май не встала перед необходимостью в одиночку сражаться со своей судьбой, она бы ни за что не решилась на это самостоятельно.

Май вступила в период созревания неожиданно, почти без предупреждения. Скудные сведения о родителях не позволяли ей сравнить свое внешний вид или застенчивость с материнскими. Правда, ей доводилось наблюдать за тем, что творилось во время шабаша. Спрятавшись в зарослях, она пыталась разглядеть дьявола, который, по всем свидетельствам, был ее отцом, и отыскать какое-то явное сходство с ним. Абсолютно ничего похожего: слишком уж она была ничтожна.

И вот однажды Май получила первое доказательство. Нечто страшное, грязное и болезненное, что, похоже, ей предстояло нести, как свой крест, всю оставшуюся жизнь, поскольку, как и многие другие важные вещи, это тоже зависело от фаз луны. Эдерра объяснила, что в течение одной недели каждый месяц она будет чувствовать себя изможденной и раздражительной, у нее увеличатся груди, на лице выступят прыщи, и она превратится в легкую добычу всякой земной злобы, первоисточника всех пороков и похоти.

— Ну ничего себе! — возмутилась Май.

— Начиная с этого момента ты должна соблюдать особую осторожность с мужчинами, — внушала ей Эдерра. — Если они до тебя дотронутся, ты раздуешься как шар, и у тебя появится ребенок.

Можно было ее этим не пугать. Она и так никогда не забывала о том, что ее появление на свет стоило жизни матери, как и обо всех женщинах, которых она видела корчащимися от боли во время схваток. Теперь она проходила мимо мужчин, не глядя в их сторону, и радовалась тому, что они тоже не обращали внимания на ее присутствие. Но хотя она не отличалась пышными формами, ее женственность с течением времени становилась все более и более заметной, настолько, что Эдерра решила воспользоваться услугами портнихи, чтобы та сшила ей девичий наряд. Затем собрала ей волосы в пучок и с истинно материнской гордостью поцеловала в лоб.

— Я тебе выведу все эти прыщики. Ты станешь красавицей, вот увидишь, — сказала она ей, смахивая слезу.

И совершила ежедневный ритуал, который лучше начинать в первый утренний час и для которого требовалось следующее: лимон, соль, молотый имбирь.

Для этого надо было срезать попку лимона и выбросить ее, затем варить плод в подсоленной воде, пока он не станет мягким. Полученной жидкостью надо ополаскивать лицо человеку, желающему избавиться от изъянов, и затем присыпать их имбирем.

Эдерра постановила сделать из Май красавицу, для этого она терла ей щеки содой, чтобы немного оживить цвет ее невыразительно-унылого лица, и отыскала среди старинных рецептов ворожей средство, позволяющее раз и навсегда избавиться от волос на ногах. Для чего следовало взять сок двух лимонов, яичный белок, пчелиный воск, молотый имбирь. Она взбила яичный белок с соком двух лимонов и с помощью пчелиного воска удалила волоски на ногах Май, а потом нанесла на них полученную смесь, втирая ее легкими движениями. Затем посыпала сверху имбирным порошком. Она повторила обряд еще три раза — к огорчению девушки, которая ужасно страдала, когда ей вырывали волоски с корнем. Обещанный результат был достигнут, и после этого кожа на ногах у Май стала мягкой и блестящей, как полированное дерево.

Она не сравнилась в красоте с ослепительной Эдеррой, но, благодаря бальзамам и притираниям, в конце концов превратилась в странное и легкое существо, с тонкими, как шелк, волосами, из которых выглядывали заостренные кончики ушей, крохотным личиком с вздернутым носиком и огромными черными глазами, не способными пролить ни слезинки, но в них-то и заключалось ее очарование. Наверное, в тот день, когда отец задумал ее зачать, он представлял себе, что у нее будет более устрашающий вид. В шестнадцать лет воробьиное тельце придавало ей сходство скорее с лесным обитателем, нежели с разумным человеческим существом. Мало того, разговаривая, она издавала какие-то булькающие звуки, которые едва можно было разобрать, поэтому она была необщительна, а с голосами дело обстоит точно так же, как с музыкальными инструментами: если на них не играть, они расстраиваются. Май выглядела уж очень необычно, чтобы подвергать себя риску, вызывая к себе неприязненное отношение незнакомцев, поэтому с момента исчезновения Эдерры она избегала приближаться к людскому жилью. Ей не хотелось будить подозрение.

В эту ночь Май тоже не могла заснуть. Она чувствовала себя ужасно одинокой. Ей не хватало ласкового лепета, объятий и поцелуев, она тосковала по нежному соприкосновению с человеческим существом, находившимся рядом с нею. Она скучала по няне. Ей припомнился ночной ритуал, которому Прекрасная следовала перед отходом ко сну; Май наблюдала за ней, завернувшись в одеяла. Эдерра сто раз проводила расческой по волосам, и при каждом расчесывании невидимая волна возвращала рыжим волосам жизнь, и они вспыхивали, точно костер. Проделывая это, она, прищурившись, смотрела на небо, ощущая порывы ночного ветерка и впадая в длительный транс. Май знала, что, если это случится, она погрузится в меланхолию, и, чтобы отвлечь ее, просила рассказать историю, в которой говорилось о необъятности земли, — от этой истории у нее захватывало дух.

— Это истинная правда, как и то, что мы с тобой сейчас здесь находимся, — начинала Эдерра, которая обладала даром красноречия. — Поверхность земли не имеет пределов, напрасно даже пытаться дойти до конца.

— Даже если мы будем идти всю жизнь? — удивленно спрашивала девочка.

— Даже если мы будем идти в течение трех жизней, мы не достигнем края.

Даже солнце не касается пределов земли, когда мы видим, как вечером оно погружается в море. Ты спросишь, куда в таком случае девается солнце? — Май кивнула. — Ну так вот, оказавшись там, оно проходит через утробу матери, потому что земля — мать солнца и луны, пока не достигнет страны, в которой мужчины бьют палками по скалам, чтобы выгнать его наружу каждое утро, поскольку оно склонно к лени.