Через пару километров в тропу влилась тропка потоньше, затем еще две. И наконец, они вышли к селению. Бойцы потянулись к оружию, когда навстречу им из тумана выплыл черный бревенчатый сруб, показавшийся вначале силуэтом огромного животного. Они прошли мимо и увидели другой такой же сруб, а следом еще один.

Место было явно заброшенное. Тихон не знал, чему доверять: глазам или внутреннему чувству. По ощущениям, люди здесь находились недавно, но, узнав, что приближаются чужаки — успели скрыться. И все же глаза утверждали, что никто здесь жить не мог. Избы заброшены, без дверей, и окна без стекол. На порогах пыль и сор, а изнутри тянет затхлостью.

По тропинке, петлявшей мимо домов, Тихон шагал вслед за Выдергой, а та — за майором Гузенко, и остальные тянулись за ними гуськом.

Наконец, исследовав последний дом, где кончалась натоптанная дорожка, все убедились, что и здесь никого нет.

— Чисто, — сказал майор и перехватил тревожный взгляд Тихона, который, озираясь, выискивал среди полной заброшенности хотя бы малейшие следы, могущие подтвердить недавнее присутствие людей.

— У тебя другое мнение?

— Кажется, будто люди только что были здесь, но вдруг взяли и ушли.

— Возможно, избегают встречи с нами? — забеспокоился майор. — Я бы не хотел оказаться мишенью. Может быть, нам стоит затаиться и кого-нибудь перехватить?

— Еще немного, и вам захочется исследовать все дома заново. Но могу заверить вас, что здесь никого нет. И нам пока нечего бояться.

— Я отвечаю за своих людей!.. — Гузенко повысил голос.

Но теперь «щелкнуло» и его. Майор заткнулся, поморщившись, и отступил.

— Говори, что делать.

— Ждать будем, — ответил Тихон.

Поблизости от одного из крайних срубов майор велел ставить палатку. Снаружи по периметру в качестве меры предосторожности разместили датчики движения. Первым Гузенко определил в палатку Бакса. До сих пор лейтенант пребывал в странном беспамятстве. Он был слаб, почти не реагировал на звуки и голоса, и с того момента, как Тихон вернул его к жизни, не произнес ни слова. Его не пришлось нести, дошел сам, но двигался скорее механически, как будто сознание его пребывало в другой реальности. Едва Бакса уложили, он снова уснул. Майор приказал Выдерге и Тихону занять угол палатки. Остальные устроились ближе к выходу.

Выдерга достала из рюкзака скатанный в тугой рулон коврик, расстелила его в два слоя. Посмотрела на Тихона и, отогнув угол коврика, подала ему.

— Расправь. Тут на двоих хватит.

— Спасибо, сержант…

— Обойдемся без званий. И без фамилий.

— Но должен же я как-то звать тебя.

От выхода палатки донеслось нервное хихиканье.

— Господа, вам не кажется это странным? — раздался голос Арамзяна. — Златовласка и семь гномов!..

— Эй, заткнись! — беззлобно кинула Выдерга.

— Угомонитесь, в самом деле, — проворчал майор.

— Да шучу, шучу, — откликнулся Арамзян.

Выдерга легла на коврик и подложила рюкзак под голову. Некоторое время молчала, ожидая, когда Тихон устроится рядом.

— Если хочешь, можешь называть меня Златовлаской, — сказала она сдавленным шепотом. — Я привыкла. Все лучше, чем Выдерга.

— Разве тебе самой это нравится? И потом, я знаю твое настоящее имя…

Он заметил, как она напряглась.

— Алекс Эджертон сказал мне…

— Умолкни, — перебила она и проворчала: — Ладно, можешь называть меня Жанной.

Тихон представил, как нелегко дались эти слова сержанту Михайловой, Выдерге по прозвищу Златовласка. Кто-то из солдат присвистнул, видимо, слыша их недостаточно тихий разговор.

— Ну, Златовласка дает! — снова подал голос Арамзян.

Пришлось вмешаться майору.

— Эй, голубки, правда, хватит ворковать! На сон даю четыре часа!

Почему именно четыре, никто не стал спрашивать.

Ночь все не наступала. Как понял Тихон, в Полосе не бывает ночи. Сквозь окно и даже сквозь ткань палатки внутрь проникал молочный свет. Никто пока не спал. Тихон улавливал всплески чужих эмоций, но сам устал, и трудно было сосредоточиться, чтобы понять настроения и чувства бойцов. Одно было ясно — они до сих пор обуреваемы сомнениями. На их глазах случилось непонятное. Два человека едва не сошли с ума, и это могло произойти с каждым из них. И теперь они должны были выработать свое отношение к тому, что рассказал им Тихон — к подсказанному решению. Давить в себе страх, давить гнев, раздражение. Жанна уже продвинулась на шаг в этом направлении: например, в ответ на шутку Арамзяна вполне могла пригрозить ножом, но этого не сделала.