Оправившись от потрясения, Тихон последовал дальше, но несколько раз останавливался, чтобы оглянуться на самодержца.

Он направился к видневшимся издали башням Кресто-Воздвиженского храма, стоявшего у основания горы, от которой взял правее, вдоль склона, а затем с замиранием сердца поднялся вверх. Ожидания не обманули — разрушений здесь оказалось меньше. Пройдя еще немного, Тихон достал бинокль и поднес к глазам. В узком промежутке между избежавшими разрушения зданиями он увидел, наконец, дом, с которым были связаны самые лучшие и в то же время самые чудовищные моменты его жизни. Размылось изображение в окулярах: нахлынувшие слезы мешали смотреть. Не утирая их, Тихон двинулся вперед, и поднявшийся неведомо откуда ветерок холодил ставшие влажными щеки.

Теперь отчетливо можно было разглядеть черные зеницы окон с закопченными стенами внутри и потемневший от грязи кирпич фасада, когда-то оранжевый, а теперь охристо-серый. Но все же это был его дом — не фантом, не призрак. Он ждал Тихона, манил к себе, как будто собирался раскрыть какую-то тайну.

Когда он свернул за угол, чтобы выйти к подъездам, стайка черных большеголовых птиц взметнулась навстречу. Они испугали Тихона, устремившись к нему, а потом резко брызнули в стороны. Но не улетели совсем, а какое-то время кружились, словно хлопья сгоревшей бумаги, после чего расселись на конструкциях порушенного детского городка, позволяя себя рассмотреть.

Уже привыкший к тому, что город вымер, Тихон не ожидал увидеть здесь хоть что-то живое. Тем более птиц. Тем более таких необычных на вид.

— Чем же вы тут питаетесь?

Страх, спровоцированный неожиданным появлением стаи, разросся до невероятного предположения: что если эти птицы призваны убивать любого, кто осмелится проникнуть в Полосу? Почему нет? Создавалось впечатление, что их крылья не просто отливают металлом, а сделаны из него. А их толстые мощные клювы, почему-то он был уверен, способны при желании пробить даже тонкий лист железа. Но прошло удивление, и Тихон отбросил эти мысли как полнейший бред. Но все же осторожно и медленно двинулся вдоль стены. Миновал первый подъезд, второй, и оказался перед своим. И вспомнил тот день, когда стоял здесь под проливным дождем и так же, как в эту минуту, смотрел на окна своей квартиры. Только тогда жизнь кипела вокруг, слышны были голоса автомобилей, шел проливной дождь, ветер трепал мокрые листья, и горел светильник над подъездной дверью — теперь покрытый толстым слоем пыли, хотя все еще целый…

Он покосился на птиц, но те застыли на прежних местах и только повернули к нему головы. Стараясь не думать о них, Тихон взошел по крыльцу в подъезд. Звуки его шагов уносились вверх по лестничным маршам. Он поднялся на свой этаж. Вот и двери квартиры. Дернул ручку. Естественно, было заперто. Отойдя к лестнице, Тихон сел на ступеньку.

А как еще могло быть? Крепкая стальная дверь и замок на ней, как и положено, исполняли свою роль — не впускать никого.

«О чем ты думал, когда шел сюда?! — ругал он себя. — Был бы ключ, я открыл бы дверь. Но ключ давно потерялся, и дверь не взломать даже топором».

С улицы раздалось потрескивание. За проемом разбитого подъездного окна появились те самые, большеголовые птицы. Похоже, они преследовали Тихона. Похлопывая крыльями, уселись рядком на перила балкона. Так близко балкон, а не добраться.

Тихон смотрел на птиц. Птицы на него.

— Что вам нужно?! — он подошел к окну, взмахнул рукой. — Кыш!

Не шелохнулись. Только смотрели посверкивающими глазками, крохотными на неестественно больших головах.

— Ну и пошли к черту! — он отвернулся.

«Ничего я здесь не увидел и ничего не нашел. Только душу разбередил».

Впрочем…

Он обернулся к птицам. Затем перевел взгляд на балконные перила.

Балконы! Они опоясывали стены дома, и оставалась возможность перебраться в квартиру через соседнюю, если та не заперта.

Тихон подбежал к соседской двери. Рванул на себя, та вроде бы поддалась, образовалась небольшая щель, но что-то мешало, держало дверь изнутри. Тихон снова дернул, послышался треск, и наружу выпал кусок обугленного тела, цеплявшийся за ручку с внутренней стороны. Тихон в ужасе отпрянул, но, поняв, что это вовсе не то, что ему почудилось, спокойно вздохнул. Это пластиковая внутренняя дверь оплавилась, но не сгорела, а превратилась в бесформенный, закоптившийся до черноты кусок и повисла на ручке наружной двери.

Выломав остатки пластика, он проник в черную от сажи прихожую, из нее — в такой же черный коридор, а оттуда — в кухню. Из кухни Тихон выбрался на балкон. Увидел птиц, и чтобы не провоцировать их, прижался к стене. Пройдя до конца балкона и, перегнувшись через перегородку, он увидел дверь и окна собственной квартиры. Теперь оставалось только перебраться на другую сторону. Это не составило труда, и уже через несколько секунд он очутился на «своей» территории.

Перегнувшись через перила, посмотрел вниз.

«Закрой глаза», — приказал он себе.

Ему захотелось услышать веселые детские голоса внизу. Звуки города. Шум листвы. Хотелось представить позднюю весну или лето. Но сознание молчало. Он отошел от перил и встал у двери. Достаточно было несильного толчка, чтобы открыть ее.

За спиной снова послышалось хлопанье крыльев и цоканье коготков. Зная, что это птицы, будто соглядатаи, перелетели на его половину, он не стал оборачиваться.

Все, что было в квартире — сгорело. Так же, как и в соседской. И такие же в точности хлопья сажи свисали с потолка, со стен. Вместо мебели — обугленные каркасы. Что-то хрустело под ногами, он даже не пытался разглядеть, что именно. Обошел всю квартиру и очутился в прихожей. На стене висело зеркало. Жестяная рамка скособочилась, и зеркало держалось на честном слове. Тихон провел ладонью по поверхности и сквозь впитавшуюся в стекло копоть еле разглядел собственное отражение.