Артык шел впереди один. Он держался с достоинством, лицо его было мужественно. Развернув плечи, он шагал широко, насколько позволяли кандалы; голова его была высоко поднята, взор устремлен вперед.

В толпе был и Иван Тимофеевич. Он с душевной болью смотрел на приближающихся кандальников. Но когда он увидел Артыка, сердце его забилось сильнее. Не сдержавшись он крикнул по-русски:

— Молодец, Артык! — и тут же добавил по-туркменски: — Смелее, друг!

Полицейские не заметили, кто крикнул, и не поняли, к кому относились эти слова. Но Артык сразу узнал голос Ивана. Оглянувшись, он встретился с ним глазами и звонко ответил:

— Прощай, друг, если умру, а не умру...

Один из полицейских толкнул его в плечо, не дав договорить.

У склада Котура стояли Халназар-бай и Бабахан. Увидев шагавшего посреди улицы Артыка, Бабахан с издевкой сказал:

— Поздравляю, богатырь, навесили тебе украшения!

Халназар ядовито спросил:

— Ну что — покатался на Мелекуше, отведал пшенички?.. Вот видишь, пшеничка-то у Халназара большую силу имеет. Прикоснешься к ней — не вспомнишь, как отца-мать зовут!

Артык вздрогнул и, нахмурив брови, со злостью посмотрел на бая и старшину:

— Подлые кровопийцы!..

Начальник конвоя направил на Артыка револьвер:

— Молчать! Не останавливаться!

Но Артык и без того рванулся вперед. Его глазам открылось страшное зрелище: с разбитыми в кровь ногами, расстрепанная, перед Ходжамурадом стояла на коленях его мать.

— Волостной-ага, умоляю тебя!..

Но кто станет слушать мольбу Нурджахан? Есаул толкнул ее в грудь, Нурджахан упала в арык. Гремя кандалами, Артык бросился к ней, но от удара прикладом зашатался.

Нурджахан кинулась к сыну:

— Дитя мое!

В грудь ей уперся штык. Есаул схватил ее за плечи и, толкая в спину, втиснул в толпу.

И снова притихшую улицу наполнил звон кандалов. К нему присоединился отчаянный вопль:

— Артык-джан, дитя мое!

Конец первой книги.

Начало нового, тысяча девятьсот семнадцатого года сопровождалось необычайным явлением: уже давно стояла весна, а небо ни разу еще не нахмурилось, не уронило ни капли влаги, и на земле не взошло ни травинки. Каналы и арыки оставались сухими. Вокруг пересохших колодцев понуро стоял отощавший, едва переживший зиму скот. Животные жадно оглядывались по сторонам, ища зеленого корма, но землю, жесткую и сухую, покрывала лишь серая пыль. Падеж скота начался с самой ранней весны.

Дейхане совсем пали духом. Зерно оставалось лежать мертвым там, где оно было брошено рукой пахаря, поля заносило пылью. Единственный верблюд, последняя лошадь или исхудалая коровенка еле держались на ногах. Где найти дейханину зерно для скотины? Достать пропитание даже для себя самого стало делом нелегким.

У одного из шалашей в ауле Гоша расположилась группа дейхан. Некоторые от безделья играли в дюззюм (Дюззюм — игра палочками на расчерченной на земле «доске»). Большинство делились своими горестями или же были погружены в молчаливые думы о пропитании, о своих близких, отправленных по указу царя на тыловые работы. Порывистый ветер осыпал сидящих удушливой пылью.

Старик с большим крючковатым носом и густыми, в колечках, как пена белыми баками безнадежно качал головой:

— Не видано, чтобы так начинался год. Погибнут посевы. Сохрани аллах от такой беды!

Другой старик, с реденькой бородкой, медленно поднял красные, воспаленные веки, посмотрел в поле, где носились пыльные вихри, и тяжело вздохнул:

— Мы видели и засуху и голод — чего не бывает в жизни! Но чтобы за всю зиму и в дни новруза поля не получили ни капли воды, — такого не было никогда. Муллы говорят, что перед концом света плодородие покинет землю, наступит голод и мор. Кто знает, может быть судный день уже недалек, — уныло закончил он и старой папахой отер пыль с лица.

Тоскливые речи стариков не привлекали внимания тех, кто играл в дюззюм или смотрел за игрой. Но появление толстяка мираба, который торопливо бежал откуда-то, выпятив живот и переваливаясь с боку на бок, было замечено всеми. Мигая маленькими глазами, Покги Вала еще издали закричал:

— Э-э, люди слышали? Белый царь, говорят, свалился...

Эта весть ошеломила всех. Игроки застыли с палочками в руках, глаза устремились на Покги. А тот, подбежав, тяжело перевел дух и выпалил:

— Ревлиюса!.. В стране белого падишаха, говорят, началась ревлиюса...

Никто не понял, что это за «ревлиюса», но прежде чем кто- либо успел задать вопрос, Покги сам стал объяснять смысл событий, насколько хватило на это его разумения.

— И не хотелось бы говорить об этом, да как не скажешь! Немало развелось в народе всяких смутьянов, отступников, которым не нравится спокойная жизнь. Иным пустоголовым дуракам нужно что-то такое, что было бы лучше хорошего. Вот теперь свалили царя: посмотрю я, как вы будете жить! Много вы получили, последовав за такими беспутными людьми, как Эзиз и Артык? Не пришлось бы вам теперь воду пить с задней ноги собаки! Народ без царя — что стадо без пастуха: его одолеет и волк и всякий алчный.