— Может и поплакать, если не хочет возвращаться к мужу!

— Ой, что болтает эта Нязик! О чем девушке грустить? Что ее обнимает парень с черными усиками?

— А что, если усы жесткие и будут колоть нежную щечку?

Огуль-Гёзель попыталась напустить серьезность на себя, но из этого ничего не вышло. Зубы ее опять сверкнули белизной:

— Да ну вас совсем! Не нашли другого разговора...

Однако шутки еще долго сыпались со всех сторон, заставляя молодую то краснеть от смущения, то смеяться вместе со всеми.

Только жена Ашира не принимала участия в веселых шутках. Она сидела за шитьем в углу, и в лице ее не было ни кровинки. Ей было не до веселья.

Мать Ашира, готовя угощенье для девушек, то входила, то выходила. Когда она услышала разговор о том, что по царскому веленью всех молодых мужчин будут отправлять на войну, она чуть не упала.

Девушки и гелин заговорили о письмах с фронта, о наборе добровольцев-джигитов. Разговор коснулся и вчерашнего торга у Халназара и поездки посланцев к вдове Нурберды-хана.

Одна из гелин сказала:

— Да не поколеблется счастье Халназар-бая! Он, говорят, отвалил за арендный урожай кучу денег. Будто сказал даже: «Мне урожай не нужен, возьмите деньги взаймы».

Другая возразила ей:

— Ой, девонька, и вознесла же ты его — до самых небес. А разве не Халназар-бай всегда обманывает народ и оставляет дейханина голодным? Речи его сладки, а мысли — яд.

Хвалившая Халназара не стала спорить и перевела разговор на другое.

— Что там ни говори, — сказала она, — а если Гюльджамал-хан дадут деньги, дело, бог даст, уладится.

Девушки наперебой затараторили:

— Говорят, она прочла молитву братства с белым царем. Конечно, брат не откажет в просьбе сестре!

— Как он может отказать! Перед Гюльджамал-хан, говорят, дрожит сам наместник царя.

— Если царь не послушает ее, то, может быть, хоть побоится. Ведь если все туркмены повернут в одну сторону, никто перед ними не устоит!

Постепенно страхи рассеялись. Снова посыпались шутки. Кибитка наполнилась смехом. На лицах девушек и гелин заиграли улыбки. Повеселела и Айна. Из разговора она поняла, что ее Артыку пока ничто не угрожает, и от радостного волнения щеки ее запылали как маков цвет. Но ее радостное настроение длилось недолго — его отравили острые язычки.

Нарядная гелин вдруг обратилась к ней:

— А ты, Айна, цветешь, как роза! Потерпи, девочка, скоро и твое счастье раскроется!

— Как не быть счастливой невесте богатого!

— Конечно!

— Будет у нее своя кибитка, будет полным-полна — как город! Будет счастливица ходить в шелках, носить золото и серебро, засияет, как солнце!

Эти слова острыми шипами вонзились в сердце Айны. Одна гелин, имевшая свояченицу на выданье, с завистью воскликнула:

— Дай бог каждой такое счастье!

Айна хотела ответить: «Дай бог всем вам такое счастье!» — но к горлу подкатил комок, и она, проглотив слюну, не сказала ни слова. Нашлись и такие, которые посочувствовали ей, и Айна не понимала — делают они это искренне или с тем, чтобы лишний раз уколоть ее.

Одна из гелин, вздохнув, сказала:

— Жаль, что парень неровня ей по годам!

— Да, — подхватила другая, — и, кроме того, шапка у него съехала!

— Что ж из того! — возразила нарядная гелин. — Разве богатство не покрывает всех недостатков?

— Да, богатство — хорошая вещь. Только трудно угодить такому проклятому, если он уже был женат!

— Ой, девушки, за ним ведь и хвост волочится — есть ребенок!

Айна глубоко вздохнула. Лицо ее побледнело, пунцовые, как бутон, губы вздрагивали. Ей хотелось накричать на всех, пристыдить, но она только сдержанно за метила:

— Ах, девушки, если вы мечтаете о богатстве, так и выходите за него сами!

Но это только раздразнило всех, и вновь послышались насмешливые восклицания:

— Не всякой богатство к лицу!

— Счастье идет счастливому!

— Уж ты, козочка, не притворяйся! Небось сердце пляшет от радости!

— Сегодня она скромничает, а как станет женой бая, и разговаривать не захочет с нами.

— У него, говорят, бельмо на левом глазу!

— Когда он завладеет таким бутончиком, как Айна ни бельма, ни рябин не будет видно!

Айна уже не видела, куда тыкает иголкой, — руки у нее дрожали, глаза застилало слезой. Не зная, от кого ей раньше отбиваться, она ответила только на последние слова нарядной гелин: