— Говори, ты, вонючая скотина, — прошипел я.

Йоселе прошипел в ответ:

— 1683!

— 1800! — прошептал я едва слышно.

— Удвоение, — крикнул Йоселе и положил в карман четыре фунта.

— Почему удвоение? Что за удвоение?!

— Только спокойно. Если ты за покером потеряешь самообладание, то останешься без штанов, — сказал свысока Йоселе. — Каждый ребенок тебе объяснит, что мое число вдвое больше, чем твое.

— Так ты так? — вырвалось у меня. — Значит, пытаешься такими средствами действовать. Как будто я не мог в прошлый раз то же самое сказать.

— Конечно, мог, — подтвердил Йоселе. — Мне даже было удивительно, что ты ничего не сделал. Но так бывает в покере, мой мальчик. Либо ты можешь что-то, либо не можешь. А если не можешь, то не лезь своими лапами.

Ставка составила уже двести фунтов.

— Твое выступление, — проскрежетал я.

Йоселе слегка отклонился назад и сказал вызывающе спокойно:

— 4.

— 100000, - провозгласил я.

Без малейшего возбуждения Йоселе заключил:

— Ультимо [24] !

И забрал двести фунтов.

Рыдая, я рухнул наземь. Йоселе гладил меня по руке и пояснял, что, согласно так называемому хайловому закону, тот игрок, который первый скажет "ультимо", выигрывает в любом случае, невзирая на загаданные числа. В том-то и удовольствие от покера, что можно в течение нескольких секунд…

— Пятьсот фунтов!

Хныча, я положил свои последние деньги на ладонь судьбы.

Фунты Йоселе легли рядом. На моем лбу выступили прозрачные жемчужины пота. Я в упор смотрел на Йоселе. Он действовал хладнокровно, но его руки немного дрожали, когда он спросил:

— Кто первый?

— Ты, — насторожившись, ответил я. И он устроил мне западню:

— Ультимо, — сказал он и протянул руку за деньгами.

— Секундочку, — сказал я ледяным тоном. — Паваротти. — И загреб деньги к себе.

— Паваротти еще сильнее, чем "ультимо", — пояснил я. — Однако, уже поздно. Давай заканчивать.

Мы молча поднялись. Но едва мы пошли, как Йоселе предпринял жалкую попытку вернуть свои деньги. Он утверждал, что "паваротти" — это моя выдумка.

Я не возражал ему.

— Знаешь, — сказал я, — в том-то и состоит азарт игры в покер, что выигранные деньги назад никто не получает.

В Америке каждый пятый — автовладелец. В Израиле каждый пятый — автоинспектор.

Опять одно и то же. Я возвращаюсь по длинному тротуару к своему мотоциклу и сталкиваюсь с хорошо экипированным автоинспектором, заполняющим свою первую штрафную квитанцию.

— Эй, вы, — гремит страж закона, не поднимая глаз, — что это тут хорошо видимое стоит на дорожном знаке?

— Что только до семи… семи вечера… только для разгрузки…

— Вы что-то выгружаете?

— Нет.

— А сколько сейчас времени?

— Половина восьмого.

— Значит?

— Значит, я тут могу парковаться.

Автоинспектор смотрит на меня, потом на знак, потом снова на меня, на мотоцикл, на штрафную квитанцию, на меня, на свои часы, на штрафную квитанцию, потом снова на знак.

— Может быть вы и правы, — наконец говорит он нерешительно, — но как нам сейчас пойти на попятную? Нас учили уведомление после начала выписки в любом случае заканчивать и вручать. Иначе ведь любой негодяй начнет требовать порвать штрафную квитанцию.

— Но в данном случае я невиновен, — возмущенно парировал я.

— Возможно. Я иного и не утверждаю, — он ненадолго задумался. — Если бы вы перед началом выписки штрафной квитанции предупредили меня об этом, я, возможно, и передумал бы. Но сейчас слишком поздно. Так что подпишитесь тут и следите в дальнейшем получше за часами и за дорожными указателями.

Я внимательно посмотрел на него. Собственно, особо отталкивающего в нем ничего не было. Не очень чисто выбрит, зато хорошо причесан. По-настоящему представительный мужчина.

— Мне очень жаль, — однако, настаивал я, — но уже семь часов сорок минут. Я не подпишу и уж наверняка платить не буду.

— А кто же должен платить? — удивился полицейский. — Я что ли? С моей-то зарплаты? Посмотрите, — сказал он услужливо, — ведь тут только 150 фунтов. В конце концов, я мог бы действовать по параграфу 5, но мы же с вами хорошо друг друга понимаем. Ну, держите же вашу квитанцию.