Его губы нежно коснулись ее кожи, и это было самым восхитительным ощущением в мире. По телу Энн пробежала сладостная дрожь, разливая волны жара. Господи, какой ужас: одно прикосновение, и она уже готова растаять! Слезы жгли глаза Энн. Она мучительно боролась с желанием ощутить его руки на своей груди, животе, бедрах. Рубен, между тем, стал неторопливо вынимать из ее прически перламутровые шпильки. Распустив волосы Энн, он провел по ним пальцами.

— Ни один волосок, — повторил он, приподнимая шелковистые белокурые пряди и пропуская их сквозь пальцы. — Несмотря ни на что, я по-прежнему хочу тебя и жажду обладать твоим телом.

— Нет! — в отчаянии выкрикнула Энн и закусила губу, борясь со всепоглощающим желанием.

Она же должна быть холодна как лед, а в действительности вся горит. Должна быть стойкой, а сама тает как воск в его руках. Сопротивляйся! — яростно приказала она себе. Не смей ему поддаваться!

— Да, — настаивал Рубен. — И я прощаю тебя, — прибавил он, целуя Энн в затылок, от чего ее тело всколыхнулось от новой волны наслаждения. Руки Рубена скользнули на плечи молодой женщины и крепко их сжали. — Я прощаю тебя и хочу лишь одного — чтобы ты вернулась домой.

Эти слова ударили Энн словно кинжалом, напомнив о тайне, которую она так тщательно от него скрывала. Целых три года она отказывалась вспоминать о своем недолгом счастье, отказывалась признавать, что Стивен — это и его сын тоже.

Губы Рубена продолжали скользить вдоль ее шеи, и Энн закрыла глаза. Голова опустилась на грудь, и на миг она полностью отдалась во власть ощущений. Ей так хотелось, чтобы ее обнимали, берегли, любили. Уилл, конечно, был к ней очень привязан, но никогда в его объятиях она не испытывала ничего подобного. Ему не хватало ни силы, ни страсти…

Старенький чайник на плите, закипая, стал тихонько посвистывать. Это вернуло Энн к действительности.

— В жизни многих людей наступает момент решения: как ему жить дальше? — выдавила она, чувствуя, что вот-вот задохнется. Сердце в груди казалось хрупким, как хрусталь: еще минута — и оно разобьется. Рубен никогда не поймет, почему Энн так глупо попалась в ловушку Каролины, и не простит ей этого. — Вот и я хочу покончить с прошлым и жить своей жизнью.

Чайник на плите пел все громче.

— Зато я не хочу.

— Но почему? Ты один из самых преуспевающих и образованных людей чуть ли во всей Латинской Америке. У тебя два диплома — Кембридж и Гарвард…

Рубен протянул руку и снял пронзительно свистящий чайник с конфорки.

— Я получил образование на Западе, это верно. Но не забудь, что душой я латиноамериканец. В моих жилах течет горячая южная кровь, и она требует возмездия. Око за око, зуб за зуб.

— И унижение за унижение, — закончила Энн и медленно повернулась к нему, сознавая свою беспомощность.

— Вот именно.

— Стало быть, если я не проведу с тобой уикэнд, я никогда не получу свободу?

Рубен не ответил. Да в этом и не было смысла — все и так ясно.

Он лишь молча наблюдал, как на лице его жены эмоции сменяли одна другую. Ее глаза широко раскрылись и потемнели — совсем как небо перед грозой. Растерянность сменилась гневом, а затем в глазах Энн засверкал вызов.

— Ты ведь на самом деле не оставляешь мне выбора, так? — резко спросила она.

Рубен вовремя успел спрятать улыбку, игравшую в уголках губ. Какое воплощение оскорбленной невинности, глаза сверкают, губы дрожат. Ему ли не знать это выражение ее лица? С той ночи, когда Энн его оставила, ее образ тысячи раз тревожил память, он снова и снова проигрывал в уме их ссоры.

По иронии судьбы, даже в гневе Энн казалась хрупкой и какой-то… кукольной. Нежный овал удлиненного личика, обрамленного шелковистыми волосами, такими светлыми, что отливали серебром, ослепительно белая, нежная, как лепесток магнолии, кожа… Рубен всегда любовался ею, с наслаждением касался ее кожи, бережно пропускал мягкие пряди сквозь пальцы, наблюдая за игрой света в пушистых локонах.

Когда его доверенный сотрудник Марсело сообщил ему, что Энн собралась замуж, он пришел в неописуемую ярость. Рубен просто поверить не мог, что она действительно решилась связать жизнь с другим мужчиной. А поверив, впал в такой гнев, что ему казалось: он ей покажет, черт побери, стоит только до нее добраться. Однако когда Энн открыла ему дверь, ярость как рукой сняло. Осталась лишь твердая решимость: эта женщина принадлежит ему, и она вернется домой вместе с ним.

— Ну почему же, — сухо отозвался Рубен на выпад Энн, — выбор у тебя есть. Либо ты станешь моей на четыре ночи, либо номинально останешься моей на всю жизнь.

Эта альтернатива настолько ужаснула Энн, что Рубену на мгновение даже стало ее жалко. Однако он тут же вспомнил, как она его бросила — без извинений и объяснений, не сделав ни одной попытки помириться. Она клялась, что будет любить его, будет рядом с ним в радости и в горе, — и всего через год нарушила клятву. Пора проучить ее. Пусть узнает наконец истинную цену клятвам.