– О'кей, - сказал Гарри со своим обычным добродушием.
– Мне тоже не хотелось бы покидать тебя. Иди ко мне.
– Он протянул к ней руки, и через несколько секунд она выскользнула из собственных джинсов, словно грациозная маленькая рыбка из сети. Растянувшись рядом с ней, он принялся поглаживать скрытую легкой тканью трусиков промежность. Она ерзала под его ладонью, чувствуя как увлажнились трусики. Теперь его рука проникла под них, и он положил свою теплую ладонь на покрытый волосиками лобок. Один из пальцев отважился проникнуть поглубже, на ни кем еще не проходимую территорию, но Карен смущенно отодвинулась.

– Все хорошо, - сказал он, пытаясь ее успокоить.
– Видишь? Никто не собирается причинять тебе боль, - он взял ее руку и положил к себе на член, заставив пальцами обнять черенок. Он показался ей стволом дерева.

– Ну что, похож он на орудие пытки?
– поддразнивая ее, спросил Гарри.

– Боже, Гарри, какой он громадный!

– Музыка, ласкающая мой слух, девочка, - довольный, рассмеялся он.

Карен еще никогда не приходилось видеть так близко стоящий пенис, причем пенис, который предназначался лично ей.

– Больно, когда я дотрагиваюсь?

– Нет.

– Ну, а если я его потрогаю?

– Конечно!
– поспешил рассеять все ее страхи Гарри.
– Попробуй.

Она в виде опыта помассировала.

– Гарри, кажется, ему это нравится.

– Ну да, нравится, - он шире раздвинул ноги, чтобы помочь ее стараниям.
– О, Карен, ты все делаешь замечательно! Побыстрее… чуть крепче, крепче…

– Я боюсь причинить тебе боль, - сказала Карен, все еще не преодолев своих сомнений.

– Все отлично!
– он тяжело дышал, в экстазе закинув голову.
– Это оборудование рассчитано и на максимум давления!

Она удвоила усилия. Головка пениса теперь превратилась в багряный бугорок. Он настолько затвердел, что, по ее мнению, им можно было бы с треском убивать мух. На этой головке была дырочка, и Карен с любопытством принялась ее разглядывать. И вот, когда она наклонилась к ней поближе, эта дрянная вещица плюнула в нее.

– Ах!
– дернулась она назад, будучи убеждена, что Гарри на нее написал. Однако мочой не запахло. Она почувствовала на лице какую-то липкую белую жидкость. Она лизнула ее - что-то соленое, похожее на слезы.

Гарри тяжело дышал. Казалось, он был на грани изнеможения.

– Гарри, с тобой все в порядке?

– Да, в порядке, - все еще довольно посапывая, он поднял с пола майку и вытер ею лицо.
– Какая замечательная девушка!
– он поцеловал ее.
– Хорошая, сладкая девушка.

– Только и всего, чтобы считаться хорошей девушкой?
– рассмеялась Карен.
– Выходит, мать меня обманывала?

Гарри принялся целовать ее с новой страстью.

Он прижимал ее к себе, и она почувствовала, что его член снова затвердевает.

– Теперь и я постараюсь для тебя.

Он стал покрывать ее груди влажными, сочными поцелуями, а свободной рукой гладил между ног.

Когда ей становилось не по себе, он, казалось, это сразу чувствовал, даже раньше ее самой, и принимался ласково нашептывать ей: "Такая хорошая девочка, такая прекрасная, какие превосходные грудки, какие соски, какой красивый животик", - в общем, он довел ее до того, что она совсем перестала смущаться. Но только до того мгновения, когда почувствовала его рот между ног.

– Нет, нет!
– стукнула она его по голове.
– Там грязно!

Гарри, вскинув голову, посмотрел на нее с истинной жалостью в глазах.

– Несчастный ребенок! Там все прекрасно! Это похоже… - он замолчал, подыскивая верный образ, - на… букет орхидей.

– Орхидей?

– Ну, скажем, на орхидею, - он на секунду задумался.
– Или на розовую тигровую лилию. Ну что с тобой, тигровая лилия?
– он наклонился и снова уткнулся носом в промежность.

– Не нужно, Гарри, - слабо запротестовала она… - в самом деле, не нужно.

Он посмотрел на нее. В самом деле? Нет…

Ухмыльнувшись, он вернулся к первоначальной работе и принялся лизать ее, словно она была конусообразным стаканчиком с мороженым.

– М-м-м, - издавал он какие-то булькающие от счастья звуки, протягивая руки к ее грудям. Это была смешная картина: голова его зарылась у нее между ног, а две руки змеились по ее телу, словно виноградные лозы. Она рассмеялась, живот ее ритмично поднимался и опускался, словно прилив и отлив. Затем волны убыстрялись, убыстрялись до тех пор, пока она не откинулась, сжимая смятое одеяло, не понимая, плачет она или смеется.