— Грехи замаливать. У тебя, товарищ Павел, грехи имеются?

— Что ж я, неживой? Грешен. Только я попам не верю. Уж простите, если обидно кому, — Пашка тревожно глянул на прапорщика.

— У нас свобода вероисповедания, — пробормотал Герман. — Ты, Павел, когда говоришь без истерики, мы твои завиральные идеи вполне спокойно способны воспринимать. Хотя ваш атеизм — дело крайне сомнительное.

— Монастырь прошу рассматривать как сугубо фортификационное сооружение, — с намеком заметила Катя. — Нет, с пулеметом на колокольне я там сидеть не собираюсь. Оставим в божьей твердыне детей. Там им будет спокойнее. Уж чересчур часто мы под пули попадаем.

Прот молчал. То ли безразлично, то ли понимая, что возражать бесполезно. Вита дремала. Зато парни смотрели с изумлением.

— Екатерина Георгиевна, кто же еврейку в православный монастырь возьмет? — с сомнением пробормотал Пашка. — Это разве по канону?

— Пусть милосердие проявят, — мягко сказала Катя. — Вот и Прот словечко замолвит, у него солидный монастырский опыт. Как монастырь-то именуется?

— Свято-Корнеев, — прошептал Прот. — Нельзя нам в какой-то иной обители остаться?

— Этот-то чем плох? Пятизвездочный подбираешь? Ты, пожалуйста, пойми: если так дальше пойдет, подстрелят вас. А так, монахини вас спрячут, все-таки церковь каким-то авторитетом еще пользуется. Потом тебя по инстанции, наверное, переправят. Я тебя понимаю: подобный план воодушевления не вызывает. Но все лучше, чем в канаве вздутым трупом валяться.

Прот неловко качнул головой:

— Видимо, судьба. Хорошо. Но Вите лучше там не оставаться. Да ее и вряд ли примут.

— Доступнее изложи, пожалуйста. Не возьмут или лучше, чтобы не взяли?

— И то и другое, — Прот протянул руки к костерку. — Свято-Корнеев монастырь несколько раз закрывали. Вернее, пытались закрыть. Нехорошо там. И уставы там часто нарушались. Вита некрещеная, ей в монастыре вообще не место.

— Она ребенок. Русское православие не слишком пострадает, если девочка поживет какое-то время при обители. Полагаю, я смогу убедить местное начальство. Грошей оставим, на молитвы во здравие и на кашу с маслом для беженцев. Ты тоже вполне можешь рассчитывать на доппаек с пряником.

— Спасибо за заботу, — холодно сказал Прот. — Премного благодарен. Только Вита уже не ребенок. И договориться с игуменьей Виринеей вам будет нелегко.

— Допускаю, что ты весь церковный командный состав знаешь поименно и в лицо. Допускаю, что к иудеям в ваших кругах настороженно относятся. Детей те предрассудки тоже касаются?

— Вите уже шестнадцатый год, — пробормотал Герман. — Даже если не учитывать других ее несчастий…

— Я их поубиваю, — сонно прошептала Вита. — Усех. А идишер мессер говяны….

— Пора спать ложиться, — Катя с сомнением посмотрела на девочку. — Правда, шестнадцатый год? Выглядит она шибко юно.

— Конституция такая, — авторитетно сказал Пашка. — Мышечной массы маловато. Гимнастика из нее человека сделает. Я ей комплекс Мюллера покажу. А пока давайте ее спать положим.

Вита посапывала, горестно поджав губы. Устраиваясь рядом с ней в тесной бричке, Катя глянула на узкое лицо, тонкие черты девочки. Черт его знает, сколько ей лет. Сколько вы, товарищ сержант, людей в своей жизни ни встречали, а анкетные данные с первого взгляда считывать так и не научились. Да и стоит ли гадать? Еще один человечек без документов, без дома, без определенного будущего. Разве место ей в монастыре? Грех у неё на душе тяжкий и злоба темная. Вы, Екатерина Георгиевна, с кем рядом ни окажетесь, обязательно замараете. Сама ведь наган в руку девчонки вложила. Ну, все ж лучше, чем двуногого скота, отдаленно похожего на гомо сапиенса, тяпкой крошить.

***

На следующий день собирались не торопясь. Опять накрапывал дождь. Личный состав, озябший и мрачный, возился с имуществом. Щенята мокрые. Катя решительно принудила Виту привести в порядок лохмы и лицо. С двумя косами девчонка, как ни странно, выглядела постарше. Убранные с лица пряди открыли исцарапанную рожицу и пятнистую, в нехороших сине-багряных пятнах, шею. Цепочку ожогов на плечах прикрыла сорочка, пожертвованная Катей с барского плеча. Самой командирше пришлось влезть в застиранную гимнастерку с непривычным воротом, — ношеную одежку второпях прихватила в недоброй памяти корчме. Гимнастерка оказалась тесновата, мужская часть отряда исподтишка поглядывала на четче выявившиеся округлости командирши. Катя напрямую поинтересовалась у Пашки: может, он чего поближе рассмотреть желает? Присмирели.

Пообедав, двинулись в путь. Катя вела коня в поводу — мышастый жеребчик оказался существом своенравным. Нужно будет его в монастыре оставить, в качестве чаевых за гостеприимство. Пусть святые тетки на этом дураке навоз возят. Катя лошадей, в общем-то, любила, но этот мышастый по-ослиному упрямый попался. Выезжать, тебя, дружок, некогда. Будешь баловать — по зубам схлопочешь. На принцип пойдешь — могут и ствол в ухо сунуть. Товарищ сержант нынче в скверном расположении духа. Так, что терпи до монастыря, гайдамакская скотина, там кочевряжиться будешь.