— Знаешь, ты не прибедняйся. Пальнуть тебе вполне по силам. Тебе бы чуть побольше уверенности, да лишних движений перестать бояться. Не сахарный, не развалишься.

— Мне Пашка то же самое говорил. Настоятельно советовал атлетикой заняться и осанку подправить.

— Угу, в виде исключения, не такая уж глупая мысль мелькнула у товарища красноармейца. Движения тебе, Прот, действительно не хватает. Кстати, я не поинтересовалась: днем-то тебе нос кто рихтовал?

— Я не заметил, — смущенно прошептал мальчик. — Полез разнимать, и сразу…. Вы, Екатерина Георгиевна, на нас не сердитесь. По глупости сцепились.

— А я уж подумала, от великого ума, — проворчала Катя. — Как там девчонка?

— Лучше. Как драться начали, заговорила. Наполовину не по-русски, но очень даже доходчиво. А как после вас ее из кустов вытащили, так совсем полегчало. Порыдала и разговаривает. Отвлеклась.

— М-да, кусты неплохой антидепрессант. Значит, выкарабкается?

— Обязательно. Вы правильно сказали — кровь иудейская, стойкая.

— Ну-ну. Прот, а сдается мне, что ты в этом мокром отстойнике для слабодумающих назначен самым разумным человеком. Как думаешь — это впечатление такое обманчивое, или следствия твоих скрытых талантов?

— Просто я старый внутри, — мальчик крепче прижал к узкой груди карабин. — Я, Екатерина Георгиевна, должно быть, помру скоро. Совсем себя стариком чувствую.

— Странно. У меня весьма схожие ощущения, особенно когда ноги насквозь мокрые. Ты брось разную чушь воображать. С поста снимайся — в округе крупнее лис никого нет. Пошли ужинать.

Чугунок с трещиной, заново замазанной глиной, уже побулькивал на огне. Пашка осторожно опускал в воду кривобокие клецки.

— Погода сегодня паршивая, день паршивый, да и мы им под стать, — сказала Катя, глядя в огонь. — Обсуждать ваше геройское поведение не вижу смысла. В таких вещах воспитанием заниматься — безнадежное дело. Да и не дети вы. Убедительно прошу: пока мы вместе, в спину друг другу не стреляйте. Потом, без меня, успеете.

— Да що вы такое говорите, Екатерина Георгиевна?! — пробормотал Пашка. — То недоразумение вышло. Увлеклись шибко.

— Ну и ладно. Давай-ка, оратор, тащи из брички сосуд. Я там прихватила на всякий случай.

Пашка мигом вернулся с бутылью.

— Твой батя гнал? — спросила Катя, выдергивая кукурузную кочерыжку-пробку.

Вита кивнула, по впалым щекам медленно покатились слезы.

— Ну, ты уж извини, помянуть по вашему обычаю не умеем, — Катя плеснула на донышко помятой кружки. — Давай, девушка Вита, вспомни семью, родных. Жаль, что ушли они безвременно. Война, чтоб ей… Пожелаем твоим, чтобы жилось им и торговалось на Том мире счастливее, чем на этом. Там вообще-то и вправду лучше. Можете поверить — я заглядывала. Давай, девочка, помянем.

Вита глотнула, задохнулась. Пашка расторопно подсунул воды запить. Катя налила прапорщику, потом юному большевику. Самогон глотали в тишине, Вита так же тихо плакала.

— Прот, как здоровье, позволит?

— Да я, Екатерина Георгиевна, уже вроде бы горилку пробовал, — неуверенно пробормотал мальчик.

Катя нацедила ему глоток. Ужасно непедагогично, но как профилактика простудных заболеваний сойдет. Прот проглотил как воду, Катя налила себе. С кружкой обошла костерок, села рядом с Витой, обняла за хрупкие плечи:

— Ничего, малая. И мы туда рано или поздно попадем. Наших там, Наверху, много. У всех у нас отцы уже там. У Прота вообще все давно ушли. А нам пока время здесь повозиться. О родных будешь вспоминать, когда будет чем похвастать. Тебе еще детей, внуков и правнуков растить.

— Я хочу гайдуков убивать. Усех, до крайнего, — Вита всхлипнула.

— Ладно, успеешь решить, всех или через одного вырезать. Пашка, что там с клецками?

— Так галушки уже в самый раз созрели….

Клецки-галушки промелькнули и исчезли. Взрослые выпили еще по глоточку. Прот не претендовал, Вита дремала, прислонившись лбом к теплому плечу командирши.

— Что дальше, Екатерина Георгиевна? — спросил непроглядно мрачный Герман.

— Двинемся завтра под вечер. День отведем для приведения себя и лошадей в порядок. Идем вглубь леса, потом сворачиваем на дорогу. Ночью проходим мимо болот. Утром опять в лес. Выходим к монастырю.

— А зачем нам монастырь? — подозрительно поинтересовался Пашка.