Катя торопливо распахнула окно, обдирая предплечье, высунула сквозь решетку руку:

— Эй, что там?

— Бандюки! Много! Ловите, я докину.

Витка неловко замахнулась, Катя еще раз ободрала предплечье, но успела подхватить угодивший под срез окна лохматый сверток. Не жалея пальцев, продернула добычу сквозь кованые узоры.

— Спасибо, Витка. Прячься сейчас же!

Догадливая девчонка уже удирала вдоль стены.

В папаху оказался завернут маузер, и даже с запасной обоймой. Катя лихорадочно проверила затвор.

— Екатерина, что с вами? — с тревогой спросили из-за двери. — Вы только сидите смиренно, и всё обойдется….

Во дворе знакомо затрещал "Льюис". Короткая очередь тут же оборвалась, но впечатление на нападающих, видимо, произвела. Во дворе разорались так, что даже в келье были слышны четырехэтажные загибы. Вслушиваться Катя не стала, вскинула маузер и принялась расстреливать дверь рядом с нижней петлей. Пробоины ощетинились светлыми щепками. Катя врезалась в дверь двумя ногами, — преграда с хрустом перекосилась, и девушка, рыча, и обрывая подол, протиснулась в щель.

***

Оконце было в торце галереи. Чудный вид на грязный двор, на распахнутые монастырские ворота. В грязи лежали двое — кажется, инвалид-сторож, и еще кто-то незнакомый, в нарядных синих чикчирах. За угловой постройкой засели четверо пришлых — один целился из "драгунки" в сторону гостиничной развалюхи, остальные бурно совещались. Лезть под пулемет пришельцам явно не хотелось. Еще двоих Катя разглядела за выступом стены. За сторожкой беспокоились оседланные лошади. Понятно — осада ветхой монастырской гостинички перешла в статичную фазу. Счастье, что атакующие не знают, что к "Льюису" патронов почти нет.

Катя осторожно приоткрыла окно, утвердила локти на широком подоконнике, — позиция лучше не придумаешь. Маузер выдал скороговорку, трое пришельцев легли на месте, еще один шлепнулся в грязь, едва успев выскочить из-за стены. Надо отдать должное, соображали гости быстро. Пуля чиркнула по стене, заставив Катю отпрянуть от окна. Когда выглянула, налетчики уже были в седлах, гнали к воротам. Из окна гостиницы с молодецким посвистом высунулся Пашка, вскинул карабин. Почти попал. Катя быстренько подкорректировала стрельбу со своей стороны. Двое коней вылетели за ворота с пустыми седлами. Еще двоим налетчикам удалось уйти верхами.

— Екатерина Георгиевна, там у них тачанка. Они Прота уволокли. И ваш писклявый с ними, — завопил Пашка.

Катя высунулась подальше из окна, с трудом разглядела уходящую по сельской улице повозку, догоняющих ее верховых. Сплюнула с высоты в лужу:

— Павел, наших верховых живенько готовь. Я сейчас.

Наполняя магазин, Катя резко шагала по сводчатому коридору. Из кельи высунулась рябая пожилая монашка.

— Рано еще! — рявкнула Катя в перепуганное лицо. — Воюют здесь!

***

Пашка красовался с лихо упертым в бедро карабином, удерживал под уздцы оседланных верховых. Из-за угла выглядывали перепуганные монашки. Как всегда мрачный Герман, не обращая на зрительниц внимания, пытался ровнее утвердить на голове свою студенческую задрипанную фуражку.

— Мы уж не чаяли вас увидеть, — заметил прапорщик.

— Виновата, — буркнула Катя. — Обещаю полностью реабилитироваться в глазах личного состава. Попозже. Где мои штаны, будь они неладны?

— На месте ваши галифе, — ядовито заверил Герман. — Мы за них решили насмерть стоять.

— Благодарю, — Катя шмыгнула за дверь, испещренную свежими пулевыми пробоинами.

Парни переглянулись, слушая треск с ненавистью сдираемых темных одежд.

— Павел! — рявкнула изнутри предводительница. — На тебе бричка и имущество. Помнишь рощу, где мы стояли до бойни в корчме? Это у реки, рядом с развилкой дорог. Там и встречаемся. Езжай осторожно, не напорись.

— Как же так, Екатерина Георгиевна? — с обидой сказал юный большевик. — А Прот наш как же? Мы на свежих лошадях мигом их догоним.

Катя вылетела наружу, с яростью затянула на талии ремень с оружием:

— Тогда Прота могут подстрелить ненароком. Или нароком. Он у нас юноша шибко ценный. Погоню они ждать будут. Двинем наперерез, через лес. Герман, ты со мной?

Прапорщик молча кивнул и принялся вдевать сапог в непослушное стремя.

— А я опять в обозе?! — возмутился Пашка. — Я вам шо, калека — на облучке сидеть?