Кургинян Сергей Ервандович
Шрифт:
И уж если автор Маяковского цитирует… [можно тоже процитировать в ответ]
Гримируют городу Круппы и Круппики Грозящих бровей морщь, а во рту умерших слов разлагаются трупики, только два живут, жирея — «сволочь» и еще какое-то, кажется, «борщ».И наблюдать, как два слова «живут, жирея», выползают и ползают по страницам газет, — очень интересно… Потому что это не просто политический анализ… И даже не просто психоанализ. Это экзистенциальный анализ. И это анализ политического будущего. Всё ещё не кончено, всё ещё только начинается.
Нести слово правды, сеять разумное-доброе-вечное — конечно, да. Но зачем в компании Кургиняна? (В компании, где проигрываешь — С.К.) Сванидзе, кажется, христианин, значит, понятно, с кого он должен брать пример. Разве Христос выступал дуэтом с идолопоклонниками?
А как Он выступал? Он вообще не выступал? Никогда ни с кем не спорил? И пророк Исайя не спорил? И вообще никто не спорил? Это называется, между прочим, прозелитизм. Не будешь ни с кем спорить, не будешь идти к язычникам, не будешь идти к кому-то ещё — останешься один. Будешь сидеть и заниматься извращёнными оргиями с самим собою у зеркала или на страницах газеты, что то же самое.
Мир устроен ясно и понятно. (Вот это важно — С.К.) (Ясно — в смысле светло; всем всё видно, только открой глаза.) Приходишь на помойку — мухи. Идёшь по вишнёвому саду, по липовой аллее — пчёлы.
Пчёлы умнее мух; строят идеально шестигранные соты, делают запасы, выращивают детей, действуют сообща, танцем передают информацию, даже яд у них целебный. Мухи — дуры, назойливы идиотически…
Пчёлы своих детей выкармливают мёдом, а мухи своих суют в дерьмо и в тухлятину, и мушиные дети там быстро взрослеют, даже не понимая, что растут в дерьме.
Жаль, школа у них одна.
Понятно, что ещё нужно? Чтобы школы были разные. И не только школы. — Нужно, чтобы были рабы и господа. Причём, в предельных формах.
Непрерывно жующий опарыш толпой наваливается на бедного пчелёнка: «Ну ты, урод, чего боишься? — попробуй, пожуй, понюхай, выпей, ширнись». Потому что, с точки зрения мухи, пчела — урод, идиотка, не умеет жить.
Ничего более обезумевшее-расистского в социальном смысле (но и в этническом тоже) я не читал. И это всё пишет Минкин.
Будь у мух и пчёл равные права — на всех выборах и во всех рейтингах дело решали бы мухи. А потому (в мире насекомых) начальники ТВ и национальные лидеры беспокоились бы только о мушиных потребностях и настроениях и плевать хотели на пчелиное недовольство; тем более что пчёлы всё равно мёд дадут — такова их природа.
Понятно, о чём идёт речь… Поскольку большинство людей не разделяет позиции Минкина, это даёт ему полное основание назвать их мухами, расчеловечить их и проклясть, как уродов-недочеловеков. Но, между прочим, когда эти же люди поддерживали идеологию Минкина 20 лет назад, — они были очаровательным народом. И все были страшными демократами. Я помню одного «великого правозащитника», который сначала стоял с флагом «Вся власть советам», потом — его уже, правда, не было в живых — эти самые советы расстреливали его поклонники.
Так вот, речь здесь идёт о том, чтобы не давать эфир представителям большинства. И чем больше это большинство — тем больше не давать им эфир. Им же не только нельзя давать эфир — им не надо давать идти на выборы, им не надо предоставлять равное избирательное право. Значит, нужен ценз. Какой ценз? Имущественный или какой-то другой? Но в любом случае, речь идёт о том, что меньшинство хочет властвовать над подавляющим большинством абсолютно репрессивными методами. И поэтому так хочется быть Ермиловым, — «потому что вот можно же было, можно же было не пускать на телевизор никого, можно же было не пускать в газеты никого, можно было всем рвать глотки, можно же было затыкать рты, можно же было всех, кто инакомыслящий — недочеловеками… Вот и мы хотим, потому что иначе власти мы не удержим!..»
«Я не уступаю площадку! — говорит Сванидзе. — Я высказываю свою позицию!» Не уступаешь — браво. Но зачем вообще давать площадку напёрсточникам? (В самом деле зачем им давать площадку? Надо давать одному Сванидзе. — С.К.)
«Я высказываю свою позицию!» — Кому? Миллионы раскачивались перед экраном с Кашпировским (рейтинг был выше кургинянского). Поди им скажи, что это шарлатанство, — они даже не услышат. А услышат — заорут: «Критикан, вредитель, агент ЦРУ, не мешайте лечиться!»
Зачем второй? («Вот мог бы говорить один. Зачем вообще нужен второй? Зачем диалог в любой форме? Вот, я говорю — и мне хорошо. А зачем нужен второй, особенно если он тебя громит? — Не нужен второй, надо остаться в гордом одиночестве и самому с собой вот так вот болтать». — С.К.)
…проблема гораздо шире, чем конкретная передача. Проблема называется просто: «ради денег мы готовы на всё. (Дальше он обвиняет Сванидзе в том, что он продажен, но дело не в этом. Он говорит о большем — С.К.) Вслух они говорят „ради рейтинга“, но это синоним, это для отвода глаз. А деньги (и политические дивиденды) приносит массовый потребитель, примитивное число».
То есть они прекрасно понимают, что телевидение (и дело тут не в Кремле — это просто смехотворно), телевидение хочет массового зрителя ради рекламы и по другим причинам, ради выборов и так далее…
А когда оно хочет массового зрителя, оно должно (1) допускать то, что этому массовому зрителю интересно, и (2) допускать тех, кто выражает его позицию, — вот и всё. Поэтому телевидение просто не может ничего другого сделать.
Возникло большинство, об этом говорят все социологические исследования. Этому большинству нельзя, сохраняя телевидение, не дать слово. Нельзя. Потому что тогда оно будет говорить по интернету. Или вообще никто не будет смотреть телевидение.