— Мне кажется, я должен ввести вас в курс дела, хотя многого о предстоящих испытаниях не расскажешь, — сказал он после некоторой паузы. — Но я не уверен, что смогу сосредоточиться на этом в данный момент. — Произнося эту фразу, он взглянул на Эстелл, и на какой-то миг она прочла в прикрытых тяжелыми веками глазах вспышку насмешливого признания; потом он устало отвел взгляд, и ее уверенность испарилась.

— Это вполне естественно, — заметила она, поднимаясь, чтобы убрать посуду. — У вас был очень трудный день, поэтому отложим все до завтра. — Еще не закончив эту фразу, она поняла, что совершает ошибку. — Есть фрукты, если хотите, добавила она поспешно, чтобы сгладить двусмысленность предыдущего высказывания. — Я сделаю кофе.

— Да, просто кофе — было бы хорошо! — сказал он и в изнеможении откинулся в кресле, с трудом следя за ее движениями. — Итак, мимо вашего внимания не прошло, что у меня сегодня был очень трудный день, не так ли?

Стальные нотки в его голосе заставили Эстелл застыть в дурном предчувствии.

— Роналд сказал, что вы впервые приехали в Дан-Лэре после смерти его жены, — пояснила она без выражения.

— И это все? — спросил он с неприкрытым вызовом.

Эстелл выключила чайник, стараясь выиграть время и справиться с раздражением, неожиданно вспыхнувшим в ней. Скорее всего, он просто спрашивал, все ли это, о чем упоминал Роналд, думала она, чувствуя себя страшно униженной тем, что он мог забыть ту страсть, которую они некогда испытали. Но впечатление, что он играет с ней в кошки-мышки, не покидало ее.

Не в силах больше сдерживаться, она повернулась с твердым намерением прямо взглянуть ему в лицо. Голова Стивена была откинута назад, глаза закрыты. Не выражение усталости на его лице погасило ее раздражение, а глубокое страдание, с которым эта усталость была смешана.

— Он сказал, что вы очень любили ее, — добавила она и, отвернувшись, занялась приготовлением кофе.

Роналд также упоминал о смерти его отца, с тоской подумала она, чувствуя, что и в ней вновь оживают когда-то почти непереносимые страдания. Прошло шесть долгих лет с тех пор, как умер ее любимый отец, но вопреки утверждениям о том, что время лечит, у нее порой останавливалось дыхание от чувства непоправимой утраты. Выражение на лице Стивена Вентворта не оставляло сомнений, что он испытывает нечто подобное.

— Да, я любил Линдси, — произнес он, выпрямляясь, когда она подала ему кофе. — Было бы трудно не любить ее, — пояснил он с все еще затуманенными глазами.

Эстелл была уверена, что не только Линдси занимает его невеселые мысли. Она допила кофе и встала.

— Мне нужно написать пару писем, — сказала она, подходя к моечной машине и складывая в нее посуду, — поэтому я сейчас уберу все это…

— Предоставьте это мне. Вы и так потратили много времени на мое обслуживание.

— Я бы это так не назвала, — запротестовала Эстелл. — Да и вид у вас такой… словно вы долго не протянете.

Он встретился с ней взглядом, и на его губах вновь заиграла ленивая тревожащая улыбка.

— Занимайтесь письмами, Эстелл. Внешность обманчива, — пробормотал он. — У этого парня такие резервы жизненных сил, о которых вы даже не подозреваете!

Эти слова словно рассекли ее на две части. И только отрешенная и не потерявшая рассудка половина Эстелл восприняла их, вежливо пожелала спокойной ночи и заставила свои налитые свинцом конечности вывести ее из кухни.

Только закрыв дверь спальни, она пришла в себя и, дрожа как от озноба, прислонилась к стене. Не может быть, чтобы его последнее замечание было случайным совпадением. О, ей были хорошо известны эти скрытые резервы, которые позволяли ему в ту памятную ночь снова и снова заниматься любовью с ней!

— Это невозможно! — простонал он в один из моментов неистово-страстной ночи, когда ненасытная жажда наслаждения вновь вспыхнула в них. — Что ты со мной делаешь?

И хотя Эстелл была неискушенной в вопросах секса, она инстинктивно поняла, что происходившее между ней и прекрасным незнакомцем было невероятным.

Она потрясла головой, словно отгоняя наваждение, и неверными шагами направилась к кровати.

В ту далекую ночь ей было нужно какое-то чудодейственное средство, чтобы залечить жесточайшие раны… Но лекарство едва не погубило ее.

Проснувшись, Эстелл продолжала лежать неподвижно. Хотелось спать, и она была убеждена, что еще только полночь. Тело отказывалось повиноваться ей. Она взглянула на часы и, не веря своим глазам, застонала: половина шестого утра! Для нее то была глубокая ночь.