– Раньше молитвы и иконы помогали, теперь рожи из газет. – Бабушка Дуня перекрестилась и сунула плюшки в духовку. – Господи, избави от лукавого! – Она перекрестилась еще раз.

– Да какой лукавый! Это самая правда, – возмутилась Муза ее недоверию. – Вот что пишут те, кто прикладывали Задырина: «Газета ходит по всем соседям нашего подъезда и всем помогает. Ее затерли до дыр!» А ветераны войны просили редакцию: «Отпечатайте фотографию с „заклинанием“ и пустите в продажу». И представляете, – глаза Вертепной торжествующе сверкнули, – такая открытка уже продается и стоит 10 рублей. Действие открытки значительно сильнее фотографии в газете.

Авдотья Алексеевна вымыла руки и, достав очки, вгляделась в лицо экстрасенса.

– Полковник небось?

– С чего бы вдруг? – удивилась Муза.

– Ишь как смотрит. – Пожилая женщина опять перекрестилась.

– Да вы приложите, попробуйте! Неужто у вас ничего не ноет?

– Заноет – горчичник приложу или лепешку медовую. Нешто я этого бугая на себя класть буду?

Выпив очередные три чашки чая, Муза нехотя оторвала «полковника» от пышного бюста:

– А ведь отлегло. Правда, я не 10, а 20 минут держала. Передозировочка. – Она ласково погладила щекой еще теплую газету.

– А ежели у человека геморрой, куда ему фотографию прикладывать? – поинтересовалась Императрица из туалета.

– Для таких больных лучше сразу распечатать фото на туалетной бумаге. Напишите письмо в редакцию, Муза Александровна, – посоветовал Нил, случайно заглянувший на кухню.

Коммуналка забурлила обсуждением. А Авдотья Алексеевна, достав выпечку, под шумок ускользнула в комнату.

Катя откровенно загрустила, когда Адольф пришел за чемоданами Авдотьи. Сын в свою очередь ужаснулся, завидев баулы и коробки, приготовленные к отправке.

– Нас не пустят в поезд. – Адольф пытался завернуть обратно часть багажа, но по суровому выражению лица матери понял, что уговоры бесполезны и она не расстанется даже с кониной.

Одному Богу известно, как они добирались до вокзала и что творилось в вагоне, где у всех пассажиров оказались такие же несчетные коробки с поживой.

Катя и Адольф долго махали веселому сморщенному лицу в окошке поезда, а потом кинулись на почту сообщать родственникам, когда встречать бесценный груз в Ярославле.

От чахлого румянца петербургской весны щемило сердце. Солнышко манило из трухлявых стен на улицу, в его свете красивое становилось еще краше, а убогое еще неприглядней. И в настроении у Кати и Маши наблюдались те же перепады.

После майских праздников дожди пробудили спящие скверы, наступил короткий период свежести между ледяной коростой зимы и пыльной серостью лета.

В один из светлых зазеленевших дней Катя толкала коляску с ребенком по Суворовскому проспекту, минуя череду Советских улиц, она сбилась со счету: 1-я, 2-я... 7-я. Машенька в красной кибитке мчалась по мокрым от недолгого дождя асфальтовым полям Смольнинского района, и в мозгу девочки рождались причудливые образы реальности...

Прогулки в дождь она любила. Ей хорошо спалось, и нежно-лиловые сны бесшумными фонтанами переливались в океаны грусти. Но то была грусть без сожалений и разочарований, легкая, как дождевая кисея, раскачиваемая любым порывом ветра.

В солнечные дни радость отпочковывалась изнутри светлыми пузырьками, прорываясь улыбкой на губах. Праздник накатывал лавиной весело подпрыгивающих искрящихся апельсинов. Упругие и ароматные, они шаловливо толкались между собой, и каждое их столкновение рождало серебристый смех. Волна солнечных мячей мчалась с оглушительной скоростью прямо на девочку, и захватывало дух от восторга встречи с нею.

И вот она пленяла Машу в душистый оранжевый круг, и мячи вдруг оказывались невесомыми солнечными зайчиками от тысячи зеркал. Ах, как ослепительно беззаботно они кружились вокруг девочки, словно мыльные пузыри, наполненные дурманящим запахом счастья...

В такие минуты губы ребенка растягивались в улыбке, и мать радовалась, что радостно дочке, а баба Дуня уверяла, что это ангелы веселят младенца во сне. Катя ничего не имела против ангелов, лишь бы они веселили, а не огорчали Машеньку.

Прогуливаясь, Катя думала о таком привычном для каждого русского, об ответах на вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Привозное гамлетовское «Быть или не быть?» волнует всех гораздо меньше, потому что каждый знает: «Чему быть, того не миновать». А вот когда неминуемое случится, тогда можно и поразмышлять.

Проходив часа три и так ни до чего не додумавшись, она вернулась в коммунальные стены. Еще на лестнице ее настигли знакомые раскаты: «Не сыпь мне соль на рану, не говори навзрыд».