— А он-то стоит это, братцы вы мои, на мостике, и нет в нем никакого страху… «Не робей, говорит, ребятушки, не робей, говорит, молодцы!..» Ну, видим — он не сробел, и наш страх пропадать стал… И командует быдто на ученье… Так на всех парусах и пронеслись промеж скал, да и врезались в мелкое место… И все тогда вздохнули, перекрестились… видим — спаслись. Он как есть потрафил… А не вздумай он выброситься — быть бы всем нам покойниками, потому якорья потеряли, машина испортилась, а вихорь так и несет на каменья. А от этих самых подлых каменьев до берега далече… А буря и не дай тебе господи!.. А он и выдумал… Как это мы врезались, он и говорит: «Ну, молодцы, ребята… Славно работали… Теперь, говорит, отдохнем!» И ушел вниз… Господь его, видно, любит и бережет за евойную доброту, за то, что матроса не обижает!.. — прибавлял рассказчик.

— Д-да!.. Такого капитана мы еще не видывали… — поддакивают матросы. — Одно слово, голубь!

При появлении капитана Василий Иванович подобрался, приосанился, отступил несколько назад и, снимая, по морскому обычаю, фуражку, раскланялся с своей обычной, несколько аффектированной служебной почтительностью, в которой, однако, не было ничего заискивающего, унизительного. Этим поклоном Василий Иванович не только приветствовал уважаемого человека, но, казалось, и чествовал в лице его авторитет командирской власти.

— С добрым утром, Василий Иванович! — проговорил капитан, пожимая Василию Ивановичу руку. — Успели уж совсем убраться! Клипер так и сияет! — прибавил он, озираясь вокруг.

Довольная улыбка растянула рот Василия Ивановича до ушей. Он засиял еще более от этого вскользь сказанного комплимента и скромно проговорил:

— Управились помаленьку, Павел Николаевич!

И затем прибавил озабоченно:

— Такелаж несколько ослаб после перехода, Павел Николаевич. Надо бы тянуть…

— Что ж, вытянем…

— Когда прикажете начинать?

— Успеем еще, Василий Иванович… Мы здесь простоим неделю, если не будет каких-нибудь особых приказаний от адмирала; с почтовым пароходом завтра придет из Сан-Франциско почта. Адмирал, кажется, в Сан-Франциско.

— На флаг! На гюйс! — раздался веселый голос вахтенного мичмана.

На клипере воцарилось молчание. Василий Иванович отступил назад и взглянул на часы. Оставалась еще минута. Сигнальщик перевернул минутную склянку и смотрел, как медленно сыпался песок.

— Склянка выходит, ваше благородие! — доложил он вахтенному офицеру.

— Ворочай! Флаг и гюйс поднять! — раздалась команда.

Все обнажили головы. Выстроенный на шканцах караул отдал честь, взяв ружья на караул. Горнист заиграл поход. Боцмана и унтер-офицеры засвистали в дудки. И в то самое время, как колокол бил восемь ударов, брам-реи, заранее поднятые, были моментально повернуты, и оба флага, кормовой и носовой, взвились на флагштоках.

Все надели фуражки. На военном судне начался день.

Новый вахтенный офицер с последним ударом колокола взбежал на мостик. Смена вовремя свято соблюдается между моряками, особенно в море, да еще в скверную погоду. Опоздать без предупреждения, при смене товарища, считается чуть не преступлением.

Окончив сдачу, мичман спросил:

— Вахты как теперь на якоре будут? Суточные?

— Да. Старший офицер разрешил…

— Так я на целый день дерну на берег!.. Счастливо оставаться! — проговорил мичман весело и пошел в кают-компанию пить чай.

К капитану, стоявшему на другой стороне мостика, подходили между том офицеры, заведующие отдельными частями, с обычными ежедневными рапортами о благополучии вверенных им частей. Капитан выслушивал, приложив руку к козырьку, по очереди короткие рапорты артиллериста, штурмана, доктора и старшего офицера, обменивался с ними рукопожатиями, и рапортующие уходили.

Когда Василий Иванович окончил свой краткий рапорт, капитан сказал:

— Сегодня утром придется ехать с официальными визитами, но к вечеру я рассчитываю быть на клипере, Василий Иванович. И завтра целый день останусь, — подчеркнул он. — Значит, вам ничто не мешает ехать на берег, Василий Иванович…

— Успею еще… Пожалуйста, из-за меня не стесняйтесь, Павел Николаевич!.. Я, вы знаете, небольшой охотник съезжать… Так разве, немножко прогуляться, что ли! — прибавил Василий Иванович, краснея…

Между капитаном и старшим офицером нередко происходили сцены, где один старался превзойти деликатностью другого. Бывали эти сцены по случаю съездов на берег. Оба они одновременно почти никогда не оставляли клипера, кто-нибудь из них да оставался. Таков был заведенный морской порядок. Капитану, по его положению, разумеется, чаще приходилось съезжать: делать официальные визиты, принимать приглашения на обеды и пр.; он всегда старался, чтобы и Василию Ивановичу было время съездить на берег. Василий Иванович, с своей стороны, отказывался, говоря, что ему и не хочется и работы есть на клипере… Так отговаривался он и теперь.