— Я могла бы прибегнуть к твоему собственному подходу — и вообще ничего больше тебе не говорить.

— Я не могу рассказать тебе то, что ты хочешь узнать, если ты не объяснишь мне, что тебя беспокоит.

Девочка подумала было о Шелби, но, когда представила, как разыгрывает сцену ревности — лишь для того, чтобы он обошелся с ней как с ребенком, — почувствовала себя жалкой.

— У меня такое ощущение, что мы совершенно чужие, — сказала она вместо этого. — Как будто я знаю тебя не лучше, чем кто угодно другой.

— О.

Голос Дэниела остался спокойным, а выражение лица — столь раздражающе терпеливым, что Люс захотелось его встряхнуть. Ничто не могло вывести его из равновесия.

— Ты держишь меня здесь как заложницу, Дэниел. Я ничего не знаю. Никого не знаю. Я одинока. Каждый раз, когда мы видимся, ты возводишь какую-нибудь новую стену и отгораживаешься ею от меня. Никогда не подпускаешь ближе. Ты притащил меня сюда…

Сперва она имела в виду Калифорнию, но дело было не только в этом. Ее прошлое, какое бы скудное представление о нем девочка ни имела, разворачивалось у нее в голове, словно оброненный рулон кинопленки, разматывающийся по полу.

Дэниел тащил ее куда дальше и дольше, чем просто до Калифорнии. Сквозь века подобных ссор. Сквозь мучительную гибель, приносящую боль всем, кто ее окружал, — вроде тех милых пожилых людей, которых она навещала недавно. Дэниел разрушил жизнь этой пары. Убил их дочь. И всего лишь потому, что был напористым ангелом, который увидел нечто ему приглянувшееся и тут же на него набросился.

Нет, он не просто затащил ее в Калифорнию. Он затащил ее в проклятую вечность. Это бремя следовало бы нести ему одному.

— Я страдаю — я и все, кто меня любит, — от твоего проклятия. Вечно. Из-за тебя.

Дэниел вздрогнул, как будто она ударила его.

— Ты хочешь вернуться домой, — сказал он.

Она топнула ногой по песку.

— Я хочу вернуться. Каким бы образом ты ни вовлек меня в эту историю, я хочу, чтобы ты забрал все обратно. Я хочу просто жить нормальной жизнью, и умирать нормальной смертью, и расставаться с нормальными людьми по нормальным поводам вроде тостеров, а не сверхъестественных тайн Вселенной, которых ты мне даже не доверяешь.

— Погоди.

Лицо Дэниела совершенно побелело. Его плечи напряглись, а руки задрожали. Даже крылья, такие могучие мгновениями раньше, теперь казались хрупкими. Люс хотелось протянуть руку и коснуться их, как будто это подсказало бы ей, насколько реальна боль, которую она видит у него в глазах. Но она продолжала стоять на своем.

— Мы расстаемся? — спросил Дэниел слабым, тихим голосом.

— А мы вообще-то вместе?

Он поднялся на ноги и взял ее лицо в ладони. Прежде чем Люс успела отпрянуть, жар отхлынул от ее щек. Она прикрыла глаза, противясь магнетической силе его прикосновения, но та оказалась слишком мощной, куда мощнее чего бы то ни было еще.

Это усмирило гнев Люс, изорвало ее личность в клочья. Кто она без него? Почему влечение к Дэниелу всегда побеждает все, что отталкивает ее от него? Здравый смысл, обидчивость, самосохранение — ничто из этого не способно ему противостоять. Должно быть, это часть его кары. То, что она навеки привязана к нему, словно марионетка к кукловоду. Люс знала, что ей не следует вожделеть его каждой частицей естества, но ничего не могла с собой поделать. Смотреть на него, ощущать его прикосновения — весь прочий мир мерк в сравнении с этим.

Вот если бы только любить его не оказывалось так трудно!

— Я не вполне понял… — шепнул ей на ухо Дэниел, — Ты хочешь тостер?

— Кажется, я сама не знаю, чего хочу.

— Зато я знаю, — отозвался он, не отрывая настойчивого взгляда от ее глаз. — Я хочу тебя.

— Я понимаю, но…

— И ничто на свете этого не изменит. Что бы ты ни услышала. Что бы ни произошло.

— Но мне недостаточно быть желанной. Мне нужно, чтобы мы были вместе — по-настоящему вместе.

— Скоро. Обещаю. Все это лишь временно.

— Это ты уже говорил.

Люс заметила, что у них над головами взошел месяц, сияющий ровным ярко-оранжевым светом.

— О чем ты хотел со мной поговорить?

Дэниел заправил ей за ухо прядь осветленных волос, чересчур надолго задержавшись на них взглядом.

— О школе, — ответил он, чуть замешкавшись, чем заставил ее усомниться в его искренности. — Я попросил Франческу приглядывать за тобой, но хотел убедиться сам. Ты чему-нибудь научилась? Хорошо проводишь время?