Когда я вошел в отель, два служителя-филиппинца в бордовых униформах окинули меня любопытными взглядами и тут же потеряли ко мне всякий интерес. В мавританской арке напротив входа, за регистрационной стойкой, торчал, как припарадившийся святой в нише, помощник администратора. Правее и выше арки красными неоновыми буквами было написано: «Бар-ресторан». Я миновал вестибюль с неизменными пальмами в кадках и попал в итальянский дворик, засаженный банановыми деревьями. Под их сенью слонялись парочки. Я быстро прошел в бар.

Это была большая комната в форме буквы «Г», увешанная афишами корриды, сизая от дыма, оглушающая обезьяньим гвалтом. Белые женские плечи, черные, голубые и клетчатые смокинги колыхались над тремя рядами столиков вдоль длинной стойки. У мужчин были неестественно здоровые, самоуверенные лица спортсменов, которым никогда не приходилось ничего добиваться. Разве что своих женщин, тела которых казались более осмысленными, чем головы. Где-то за стенами оркестр заиграл самбу. Плечи и смокинги потянулись из бара.

За стойкой суетились два бармена - шустрый молодой латиноамериканец и лысоватый человек, контролировавший каждый шаг напарника. Когда народ немного схлынул, я спросил лысоватого, работает ли он здесь постоянно. Он обратил на меня непроницаемый взгляд профессионала.

–  Естественно. Что пьете?

–  Хлебную. Я хочу задать вам один вопрос.

–  Валяйте, если он у вас есть.
–  Его руки механически двигались, выполняя мой заказ.

Я заплатил.

–  Касательно Чарльза Синглтона-младшего. Вы видели его в ночь исчезновения?

–  Да нет же.
–  Он выкатил белки, изображая отчаяние.
–  Я говорил это шерифу. Я говорил это репортерам. Я говорил это частным сыщикам.
–  Его глаза опять смотрели на меня, серые и непроницаемые.
–  Вы репортер?

Я показал свое удостоверение.

–  Еще один частный сыщик, - невозмутимо констатировал он.
–  Почему вы не пойдете и не скажете старой леди, что она напрасно тратит время и деньги? Младший смылся с блондиночкой, каких не часто встретишь. Так зачем ему возвращаться?

–  А зачем ему смываться?

–  Вы ее не видели. Дама при достоинствах.
–  Он выразительно обрисовал их руками.
–  Младший и эта бестия сейчас где-нибудь в Мехико или Гаване, кутят напропалую, попомните мои слова. Зачем ему возвращаться?

–  Вы хорошо ее рассмотрели?

–  Естественно. Она тут дожидалась младшего, и я ее обслуживал. К тому же они и раньше пару раз сюда заглядывали.

–  Что она пила?

–  «Том Коллинз».

–  Во что была одета?

–  В черный костюм. Неброский. Стильный. Конечно, не высший класс, но близко к тому. Шикарная натуральная блондинка. Просто сплю и вижу.
–  Он закрыл глаза.
–  Может, и правда, сплю.

–  А какого цвета у нее глаза?

–  Ярко зеленые, или синие, или что-то посерединке.

–  Бирюзовые?

Он раскрыл собственные глаза.

–  По-вашему, это все один вопрос, да? Может, мы вместе и напишем поэму, но только не сегодня. Хотите бирюзовые, будут бирюзовые. Она напомнила мне польских малышек, которых я видел в Чикаго, но она и близко не подходила к Вест-Мэдисон, это я вам гарантирую.

–  А случается, что вы чего-то не замечаете, не видите?

Я завладел его вниманием еще на полминуты.

–  Здесь нет.

–  А младший точно хотел с ней уехать?

–  Естественно. Вы думаете, она пригрозила ему ружьем? Они друг на друге помешаны. Младший не мог оторвать от нее глаз.

–  На чем они уехали? На машине?

–  Да, наверно. Спросите у Дьюи в паркинге. Только сначала суньте ему какую-нибудь мелочевку. А то он не в таком восторге от собственного голоса, как я.

Заметив, что накопилась очередь, он улизнул.

Я выпил и вышел на улицу. Отель смотрел прямо на море через бульвар, обсаженный пальмами. Паркинг находился за цепочкой маленьких дорогих магазинчиков, протянувшейся от отеля. Идя по тротуару, я миновал выставку браслетов из серебра и колки, восковую парочку в крестьянских костюмах, витрину, заваленную нефритом, и вдруг мне в глаза ударило имя «Дениз». Оно было выведено золотой фольгой на зеркальной витрине шляпного магазина, в которой красовалась на манекене единственная шляпка, как бесценное произведение скульптуры в музее. Магазин не был освещен, и, секунду помедлив, я прошел мимо.

Под фонарем в углу паркинга притулилась маленькая зеленая будочка, похожая на караульную. К стене была прикреплена табличка со следующим извещением: «Доход служителей состоит только из чаевых». Я встал у таблички, держа на свету доллар. Из-за стиснутых, как сардины в банке, машин вынырнул маленький сухонький человечек с седыми волосами. Ключицы торчали из-под его старой флотской фуфайки, как гнилые деревяшки из воды. Он бесшумно ступал в полотняных тапочках, вытянув вперед шею, словно его тащили за кончик длинного острого носа.