Помощи не понадобилась. Шесть казаков из нашего взвода приползли к нам невредимыми и притащили два ящика с винтовочными патронами и один с ручными гранатами.

Это было очень кстати. Но это было не все. Олейник получил приказ приготовиться к уходу, сигнал будет подан в двадцать три часа следующей ночи: красная и зеленая ракеты в нашу сторону — уходить; две красных — оставаться ждать следующей ночи в это же время. Уходить днем было бы чистым безумием.

Новость эта сразу стала общим достоянием, и я не уверен, что это хорошо: до этого мы вообще не думали, когда и как мы отсюда уйдем, а теперь все без исключения начали считать часы, а ближе к вечеру даже и минуты. К тому же у противника в этот день появилась и настоящая артиллерия, сначала заговорила одна четырехорудийная батарея, а к вечеру и еще одна, обе примерно трехдюймовые. Огонь они вели не по нашей «Малой», а по городу, в котором было много наших обозов и штабов. Днем огонь этот был редким, периодическим, а с наступлением темноты огонь усилился. Видно, в городе началось движение, и они сразу отреагировали. Особенно часто разрывы снарядов были видны в самом центре, вот и высокая колокольня обрушилась.

Пехота из лесополосы нас особенно не беспокоила, была одна слабенькая попытка атаки, может быть, даже не настоящая, а скорее демонстративная или разведывательная, но наши пулеметы, теперь уже не экономившие патроны, быстро ее прекратили.

А мы тем временем считаем часы, ждем одиннадцати. Вот и одиннадцать, вот и ракеты: красная и зеленая — уходить. Но идти через город, так, как мы сюда пришли, перспектива не из веселых, снаряды рвутся часто и густо. А у меня в планшете, который я выиграл в Цветле, есть и карта Стари-Градца, которую мне дал сотник из штаба полка (там их целая стопка лежала), и компас. И я еще днем хорошенько эту карту посмотрел и теперь предложил Олейнику идти не через город, а в обход, по садам и огородам (так было на карте) по компасу. Никаких препятствий, вроде речек или каких-нибудь оврагов там не было. Конечно, была опасность нарваться на передовые дозоры противника, но эта опасность была все-таки только вероятной, а снаряды, рвущиеся в городе, были реальными и слишком впечатляющими.

Михаил согласился. Мы собрались возле штакетных заборов, отделяющих дворы от улицы, по которому проходит то самое шоссе, и легли у самой дороги. Оно по-прежнему простреливалось, по меньшей мере, двумя пулеметами длинными очередями почти непрерывно даже в темноте, и пули щелкали по асфальту, разлетаясь трассирующими рикошетами во все стороны.

Делать было нечего. Дождавшись конца длинной очереди, мы одним рывком перебросились через дорогу и в несколько секунд уже лежали у плетня. Никого не задело.

Мы двинулись тесной колонной. Идем по компасу. Действительно, сады и огороды, разделенные или плетнями, гораздо более низкими, чем в городе, или же просто двумя-тремя горизонтальными жердями. Конечно, в темноте натыкаемся, спотыкаемся, материмся вполголоса, но идем. Время от времени мы с Олейником ложимся на землю, и при свете фонарика, закрытые со всех сторон живой стеной казаков, проверяем направление. Идем, спотыкаемся, материмся…

Вдруг впереди неподалеку слышим всхрапывание лошадей, звяканье сбруи. Подтягиваемся, держим наготове оружие.

Идем.

— Стой, кто идет?

— Казаки.

— Что за казаки?

— Из 8-го Пластунского.

— Подходите!

Подходим. Десятка два казаков, вахмистр. Тут же кони.

— Так вы, хлопцы, не с «Малой Земли»?

— С нее, с нее, родимой.

— Ну, идите. Ваши обозы уже, кажется, прошли. Догоняйте. А за вами никого?

— Никого.

Выходим на шоссе. Идут отдельные подводы, идут рысью. Нам за ними не угнаться. Сзади тоже казаки конные, так нам не долго и вообще отстать.

Ездовые, узнав, что мы со ставшей уже, оказывается, знаменитой «Малой Земли», берут нас на подводы, хотя уже и так хорошо нагруженные.

Теперь уже едем.

Прощай «Малая Земля»! Никогда нам уже с тобой не встретиться.

Всю ночь бродим по горам. Вверх — вниз, влево — вправо, по траве и через густой кустарник, по тропинкам и без них.

Уже перед самым рассветом, уставшие как черти, добираемся до нужного нам места — оборудованной, хорошо подготовленной стрелковой позиции.

Утром осматриваемся. Кругом горы, зеленые и красивые, во всей своей весенней прелести. Наша позиция расположена на пологом склоне, прямо перед ней свободная, хорошо просматриваемая поляна, заросшая довольно высокой травой. Поляна надежно простреливается с нашей позиции, одно только плохо — лес, настоящий вековой лес, стоит прямо-таки сплошной стеной всего в полутораста метрах от наших окопов. Это слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно. Правый фланг нашей позиции загибается вправо и заканчивается в большом огороде, огороженном жердями. Чей огород, неизвестно, мы так и не обнаружили вблизи никакого жилья. За огородом склон становится круче, и где-то совсем внизу видится лощина, густо заросшая кустарником и, возможно, с каким-то ручейком. С этой стороны к нам можно подобраться незаметно, и Михаил, видимо, этим обстоятельством озабочен. Он долго ходил по огороду, что-то ворча себе под нос, а потом приказал трем казакам подготовить окопчики перед забором, что казакам очень не понравилось — копать казаки не любят. Но — копают.

После обеда появляется начальство: эскадронный командир и ротмистр Кириллов, командир дивизиона. Наш взвод оказывается на самом краю правого фланга, и весь наш полк расположен влево от нас, и оба офицера хотели найти соседние части вправо от нас.

Михаил назначает для сопровождения офицеров меня с тем же войском, что и на «Малой Земле». Идем по траве, лес левее. Идем и идем, офицеры впереди, тихо переговариваясь, мы за ними. Прошли уже километра полтора, Степан дергает меня за рукав и молча кивает влево. Я его понимаю: густой кустарник уже совсем близко, и лихой автоматчик может одной хорошей очередью срезать всю нашу группу. Я так же молча рукой показываю казакам, и мы разворачиваемся в небольшую, в четыре человека, цепочку. Через несколько секунд ротмистр замечает наши манипуляции и останавливается.