Осматриваемся, размещаемся, запасаемся сеном, разобрав пару копешек. Кто его знает, сколько времени нам придется здесь держаться. Вообще, если титовцы вздумают атаковать нас прямо в лоб, то мы продержимся на этой позиции хоть целый год. Тем более, что нам опять подбросили для усиления пулемет, на этот раз ШКАС, авиационный, с длинным стволом, на стальной треноге.

Видим, как из соседнего эскадрона проходит к домам группа казаков и скоро возвращается, разведка. В домах никого нет.

Все бы хорошо, да не очень. Наша оборона слишком растянута, расстояние между взводами метров по 100–200. Если противник быстро это обнаружит, нам придется туго.

Утром начинаем замечать среди домов и садов некоторое шевеление. Значит, нам надо в своих окопах замереть и замолкнуть. Видно, это у нас получилось, потому что где-то в середине дня видим такую картину: из-за крайнего дома выходят три человека и направляются в нашу сторону. Идут цепочкой, метрах в десяти друг от друга, медленно, неторопливо. Это обыкновенный прием у титовцев. Это означает, что позицию нашу они видят, а нас не видят. Подходят близко, метров полтораста, уже различаем: впереди идет высокий боец в английской куртке хаки и в домотканых штанах. Наверно, и в лаптях, но нам этого не видно.

В соседнем слева эскадроне у кого-то не выдерживают нервы: длинная пулеметная очередь, те скрываются в траве, и мы их больше не видим. Они получили то, что хотели: теперь они знают, что позиция занята казаками.

Начинается обычная стрельба с обеих сторон. Опять точно по Лермонтову, «что толку в этакой безделке»… Но все стреляют, хотя куда именно надо стрелять, никто толком не знает.

Следующий день начался точно такой же вялой перестрелкой безо всякого толка для обеих сторон. С середины дня титовцы усилились: у них появились минометы. Установлены они были за ближайшим к нам домом, и нам постоянно приходится наблюдать такую картину: выпустив мины, двое или трое титовцев выходят из-за дома и, стоя во весь рост, наблюдают, куда же эти мины летят. Ну, раз, ну, два, и это уже начинает надоедать, и я с разрешения и одобрения пулеметчиков выпустил по той хвастливой троице длинную очередь. Предполагая, что с такого большого расстояния шансов поразить их у меня мало, я так направил ствол пулемета, чтобы задеть кирпичную стену дома, а это — свист, треск, рикошет пуль, осколки кирпича, одним словом, какофония, которая никому понравиться не может. Так и произошло. Попасть я не попал, но эта троица зайцами рванулась за угол и больше не показывалась. Так что, корректировать огонь приходилось теперь или помаленечку, выглядывая из-за угла, или же лежа на чердаке, где на крыше уже не осталось ни единой черепицы.

Нашему взводу фатально не везет со станковыми пулеметами. Под Джюрджевацем мы потеряли «Максим», а здесь ШКАС — шальная пуля повредила какой-то у него механизм, и он стал непригодным для боя.

А куда они стреляли из минометов, мы так и не узнали. Вроде бы по простой логике, проще всего им было вести огонь по нашему взводу, наиболее близко к ним расположенному. Однако, в нашем расположении ни одной мины не разорвалось, как и вообще в пределах нашей видимости. Бог его знает, куда они стреляли и знали ли они, куда надо стрелять.

Надо сказать, что если бойцы Тито в своей массе вполне прилично владели стрелковым оружием, то с артиллерией и минометами управлялись они плохо.

Я по каким-то делам ходил в саму Копривницу и на обратном пути наткнулся на нашу минометную батарею. Из наших родимых 82-мм минометов, на прекрасно, по всем правилам, оборудованной позиции. Конечно, я по своей минометной душе, подошел к минометчикам, все осмотрел, повосхищался и спросил: а почему они не ведут огня по этому хуторочку, что напротив нас? Окопаться титовцы, без сомнения, как следует, не смогли; и такой удар мог здорово им напортить. Ответ был: нет мин. Оказывается, и здесь это может быть. С тем я и ушел в свой взвод.

Тут память меня несколько подводит, и я не могу сказать, в какой проклятый день это произошло: в третий или четвертый? То есть, начался день хорошо, а кончился плохо.

Беда заключалась в следующем: сотник, наш командир эскадрона, перебежал к титовцам. Проделал он эту процедуру средь бела дня, верхом на коне, так это неторопливо проехал по равнине и исчез среди домов, на глазах всего полка, и ни один казак в него не выстрелил.

Мне потом казаки-старожилы тех полков, которые еще в Млаве входили в 1-ю казачью дивизию, рассказывали, что если кто-то из казаков решал перебежать к красным, он этого от своих товарищей и не скрывал, а прощались добросердечно, только говоря, что, мол, если я тебе на мушку попадусь, то ты все-таки не стреляй. Случаев таких было мало, но они все-таки были, и казаки доносителями не были, поэтому такие казаки не попадались.

Существующая в корпусе контрразведка, если кого и ловила, то это были настоящие, специально внедряемые в добровольческие воинские части, агенты НКВД, которых тоже хватало.

Трудно сказать, насколько события наступившей ночи были связаны с бегством нашего сотника, однако это вполне возможно, ибо ему, конечно, прекрасно были известны слабые места нашей обороны, и он знал, как этими слабостями наилучшим способом воспользоваться.

Так или иначе, но ночку они нам устроили веселую: побегать и пострелять пришлось на полную катушку. Где-то часов в одиннадцать одновременно, то ли заранее согласованно, то ли по какому-то сигналу, в нашем тылу, то есть между нашими позициями и городом, во многих местах началась жаркая стрельба. Конечно, это нам не понравилось. Наши окопы были расположены на откосе, и если обороняться от противника, наступающего снизу, нам было очень удобно, то от нападения сверху мы были совершенно беззащитны. Михаил послал одно отделение казаков наверх, к выходам из ходов сообщения, но это, конечно, проблемы не решало. Положение стало опасным, а что надо было предпринять, решиться было трудно.

Часов в двенадцать взводный послал связных в соседний справа взвод, но те вернулись и заявили, что взвода нет, окопы пусты. А стрельба все жарче, во всех направлениях, частый фейерверк из разноцветных трасс, слышны разрывы ручных гранат. Может, наших уже и нет нигде. Надо решаться.

Решаемся. Михаил приказывает: идти к городу, большой кучкой не держаться, но и на слишком мелкие группы не разбиваться. Ну и, конечно, быть внимательными и осторожными, следить хорошо друг за другом, чтобы не оставить раненого.