Проснулась пенсионерка Протасеня и этой ночью тоже внезапно. Но тут же поняла, что произошло это не само собой, а ее разбудили звуки, доносившиеся с улицы. Совсем неподалеку раздался звон стекла. Затем еще и еще.

– Вот вандалы, грабить брошенные дачи пришли! Да если бы просто грабить, а то стекла бить надумали. Пойду Юрьевича разбужу, уж он-то им покажет.

Было удивительно, но старуха не чувствовала себя испуганной – такова была ее вера во всесильного ветерана, который справится с любой напастью, любому врагу даст отпор. И откуда только взялась у пенсионерки эта уверенность?

Но не успела Анна Васильевна подняться с дивана, на котором коротала ночь, как прямо на участке хлопнул выстрел. На этот раз разлетелось стекло в ее комнате. Осколки со звоном посыпались на пол. Ворвавшийся ветер закачал выцветшие ситцевые занавески. А Анна Васильевна замерла, глядя на расколотую доску потолка. Сомнений не оставалось – пуля вошла в нее. Пропитанная олифой вагонка ощерилась острыми щепками. Еще один выстрел прозвучал с участка. Посыпалось стекло на веранде. А затем послышался грубый мужской крик:

– А ну, на выход, если жить хотите!

Протасеня часто закрестилась, осторожно сползла с дивана на пол и, прижав к себе подушку, попыталась молиться. Но от испуга слова молитвы путались, забывались, и потому пенсионерка твердила и твердила лишь одно:

– Отче наш, еси на небесех…

Продолжение молитвы так и не пришло в голову. Но зато Анна Васильевна услышала у себя над головой осторожные шаги Новицкого, который обитал на мансарде, благородно уступив бездомной соседке первый этаж.

– Юрьевич, – завопила она так громко, что у самой заложило в ушах. – Воры, бандиты, спасай, родимый!

Раздухарившийся Пепс стоял возле сарая и картинно целился из пистолета в окно мансарды.

– Давно в руках не держал. После того как на вольняшку откинулся, первый раз, – азартно проговорил он.

– Чего патроны тратишь? Мог бы и кирпичом в стекло засандалить, – сказал более осторожный Комар, прятавшийся за углом с тяжелой канистрой, в которой плескался бензин.

– А чего экономить? – криво ухмыльнулся разбитыми губами Пепс и нажал спусковой крючок.

Стекло на мансарде разлетелось вдребезги.

– А ну на выход, а то дом спалим, – прокричал Комар. – Ни хрена тебе твой Юрьевич не поможет.

Бандиты переглянулись и прислушались. В доме слышалось какое-то движение.

– Что они там, мебель перетаскивают? – удивился Пепс. – Нашли время.

– Сейчас дверь откроют. Просто усрались от испуга, – хихикнул Комар.

И тут произошло то, чего бандиты никак не ожидали – распахнулось уцелевшее слуховое окно, и из него трассерами полыхнула автоматная очередь. Пули ложились пунктиром, вспарывая землю. Пепс не успел вовремя отскочить и взвизгнул, почувствовав, как ему прострелило ступню. От второй очереди его успел уберечь Комар – схватив подельника за воротник, он затащил его за сарай.

– Б… он мне ногу прострелил! Автомат, откуда у него автомат?!

Пепс ощупывал рукой ботинок, простреленный насквозь. Из дырки густо сочилась кровь.

– Там, в машине, аптечка, перевязать надо, – ныл Пепс.

Из слухового окна еще раз грохотнула очередь, и послышался крик ветерана:

– Убирайтесь на х… пока целы, а то положу всех.

– Мы уже по ноль-два позвонили, – визгливо выкрикнула старуха. – Сейчас приедут.

Почему-то именно этот крик и вразумил Пепса.

– Брешет падла старая. Ни хрена они не вызвали, у них мобильников нет. Да и ментов теперь не по ноль-два, а по сто-два вызывают. – Бросив заниматься ногой, он вновь схватил пистолет и дважды выстрелил.

– У тебя хоть обойма запасная есть? – рассудительно напомнил Комар.

– А ведь нет, – ужаснулся Пепс. – А у него автомат!..

– И патроны он не экономит, – напомнил Комар.

Пепс, изменившись в лице, надрывно закричал:

– Юра! Граер! Давай сюда. А не то этот гад всех нас положит.

Граеров тем временем уже и сам без подсказки пробирался огородами к участку Новицкого, при этом про себя последними словами клял Пепса – какого хрена тот, надрываясь, кричит его имя и погоняло?

– Давай, все тут собирайся, фашисты, – предложил засевший на мансарде ветеран. – Вот тогда всех и положу. Так что, бобики, готовьте себе гробики.

Пепс, морщась от боли, с надеждой смотрел на Комара. Ведь Граеров пока не давал о себе знать – ни голосом, ни выстрелами.

– Что за бобики? – проговорил он, родившийся в конце шестидесятых, а потому и не знавший партизанской поговорки, обращенной к полицаям. Ведь именно прислужников оккупантов презрительно называли бобиками.

– Может, Граер сдрыснул, а? – предположил Комар.