– Евдоким Филиппович Ануфриев.

– Вы, стало быть, из провинции?

– Из Чистополя, ваше сиятельство.

– Кхм… Ну а меня вы, верно, знаете?…

– Знаю, ваше сиятельство. Граф Сенявин Наум Алексеевич.

– Насколько же это у вас серьезно?

– Очень серьезно… Марианна так и сказала.

– Что еще она говорила?

– Что вы у нее за родителев. Как, говорит, мой дядюшка порешит, так тому и быть!

– Хм… Вижу, что наш разговор принимает серьезный оборот. Давайте присядем, – показал граф на диван. Дождавшись, когда Евдоким сядет рядом, продолжил: – Ну-с, молодой человек, рассказывайте, как давно вы знакомы с моей племянницей.

– Ну-у, уже четвертый день пошел, – признался Ануфриев.

– Четвертый, говорите…

– Именно так-с.

– Хм… Тогда ваши чувства внушают уважение. Значит, увидели Марианну, и вам стало понятно, что вам без нее никак не жить?

Граф оказался понимающим собеседником.

– Именно так, ваше сиятельство.

– И ни о чем другом думать не можете, как только об Марианнушке?

– Как глаза закрою, так она передо мной в образе стоит, – разоткровенничался купец. – А в прошлую ночь даже два раза просыпался, все княжна мне снилась.

– Беспокойно спите, значит.

– Беспокойно, – признался Евдоким Филиппович, – все ворочался и в разных фигурах ее представлял.

– Это беда!

– Напасть, ваше сиятельство! – охотно согласился Ануфриев. – Прямо и не знаю, что делается со мной, не ведаю, что и говорить…

Граф понимающе закивал:

– Это называется страсть, молодой человек. Бывает, как западешь на иную девицу, так ни о чем другом и думать не можешь.

– Во-во, ваше сиятельство, у меня такое же!

– А из какого вы сословия?

– Из купеческого.

– Хм… Ну, батенька, даже не знаю, что вам и ответить, – развел руками граф. – Ведь мы же с вами люди разного круга. Вы только поймите меня правильно, молодой человек, вы мне весьма симпатичны. Внешностью вас господь не обидел, парень вы видный, но ведь у каждого сословия имеются свои порядки, привычки, круг общения… Как же Марианне проживать без этого круга? Я думаю, она заскучает.

– При моих-то капиталах я ей любое общество организую, – солидно парировал Ануфриев. – Вот давеча к нам в город поэт петербургский пожаловал. Я ему двести рублей посулил и говорю: уважь меня, братец, покажись в моих палестинах.

– А он что?

– Пришел. А потом во время обеда стихи читал. А я ему еще тридцать рублей добавил. А на прошлой неделе к нам в город вице-губернатор пожаловал, и по этому случаю городской глава бал устраивал. Только самых знатных людей и пригласил. Я к распорядителю подошел и говорю: «Лукич, братец, ты бы меня уважил, протекцию устроил!»

– Устроил?

– А куды ему деваться? Это дело для меня только «катенькой» и обошлось. А иные по пять сотен выкладывали. Так что ежели ей обчество какое нужно, так я ей обязательно организую, главное только, чтобы капиталы не ослабевали.

Граф Сенявин даже не улыбнулся:

– Все оно, конечно, так, как вы изволите говорить… Как вас, простите, величать?

– Евдоким Филиппович.

– Все это, конечно, так, Евдоким Филиппович, а только моя Марианнушка очень разнеженная особа. Она привыкла жить в роскоши, привыкла блистать на балах! С ее внешностью это неудивительно. Ведь не все время мы были бедными. Бывало, такие балы в Первопрестольной закатывали, что ого-го! Я вот о чем беспокоюсь, сможете ли вы обеспечить ей жизнь, к которой она привыкла в Москве. Не заскучает ли она у вас в провинции?

– Не заскучает. Капиталы у меня немалые. Сам голова передо мной шапку ломает.

– Вот оно как!

– Как же ему не ломать, когда я деньги даю. Ежели на богадельню какую деньги выплатить или больницу построить, так он ко мне с поклоном. Дескать, уважь обчество, Евдоким Филиппович. Ну, а я со всей душой, никогда не отказываюсь, ежели какое пожертвование нужно, – не без гордости сказал купец. – А потом, у меня квартира большая, в самом центре, недалеко от особняка самого городничего. В квартире мебель хорошая. Степан ее делал, лучший столяр в округе. Подошел я к нему как-то и сказал: мол, мебель мне нужна, да такая, какой у городничего не сыщешь! А Степан говорит, сделаю, Евдоким Филиппович, все в лучшем виде будет, только ты меня сначала уважь. Я и уважил! Целую неделю ему беленькую скармливал, а потом, когда он из запоя вышел, так такую мебель соорудил, что у самого губернатора не сыщешь!

– Повезло вам, молодой человек.

– Повезло, – охотно согласился купец. – Свой выезд имею. Лошадей из Владимира выписал. Кучер Алексашка есть, – продолжал купец. – Бывало, выезжаем в город, а он орет: «Расступись, народ! Евдоким Филиппович едут!» Глотка у него луженая, за версту слышно, народ в разные стороны разбегается, ну а нерадивых так и плетью может огреть.

– Все оно верно, только ведь моя Марианнушка привыкла к путешествиям – каждый год в Баден-Баден ездит, в Париже бывает… Языкам обучена.