Шрифт:
Грусть старика растрогала Веру.
– Не расстраивайтесь, Степан Петрович, – искренне проговорила она, – у вас все получится.
– Правда?
– Да.
Пациент улыбнулся.
– Спасибо, что верите в меня. За это я расскажу вам о своих последних открытиях…
Беседа продолжалась еще двадцать минут. В конце концов Антокольский сообщил, что в палате его ждет восточный конь, которому он обязан показать его клетку, и тихо спросил:
– Мне уже можно идти?
– Да, – кивнула Вера.
Старик поднялся и вдруг грустно сообщил:
– Сегодня на завтрак нам давали шпинат. Один листик был очень похож на коня. Я сохранил его.
– Зачем? – спросила Вера.
– Он поможет мне проникнуть в тайные механизмы бытия, которые приводят в движение шахматную доску. Вы знаете, иногда она движется! Но я не могу рассчитать траекторию ее движения, что меня пугает.
– Уверена, со временем у вас все получится, – снова пообещала Вера. – Главное, чтобы вы продолжали принимать лекарства.
Антокольский улыбнулся.
– Спасибо вам. Беда большинства людей в том, что в их сердцах практически не осталось любви. Во всем виновата теория незаполненных пространств, – мужчина помолчал, сосредоточенно что-то обдумывая, и вдруг попросил: – В следующий раз принесите мне пешку, ладно? Мне не хватает одной пешки, чтобы закончить формулу бессмертия.
– Хорошо, – кивнула Вера, – я принесу. Степан Петрович, вы можете идти в палату.
Антокольский повернулся и, вздыхая, поплелся к двери.
А Вера снова склонилась над больничной картой.
12
За полтора часа до обеденного перерыва Черневицкий провел заседание, посвященное вчерашнему происшествию. Профессор был сильно расстроен. Он то и дело приглаживал ладонью седую шевелюру, что являлось несомненным признаком душевного дискомфорта.
В течение получаса Игорь Константинович внушал сотрудникам мысль о необходимости предельной осторожности и безукоризненного соблюдения правил безопасности в работе с пациентами. Потом рассказал, что следователь завел по факту гибели Астахова уголовное дело, и попросил в разговорах со следователем быть не только искренними, но и сдержанными.
Затем он сообщил, что клиника оплатит похороны Астахова («Я мог бы об этом даже не говорить, и напоминаю лишь затем, чтобы вы в очередной раз убедились, что мы не бросаем в беде своих»). После чего объявил о том, что вдове Астахова Наталье клиника назначает ежемесячную пенсию в размере заработной платы ее погибшего мужа.
После того как заседание закончилось, Вера нагнала в коридоре Шевердука и пошла с ним рядом.
– Иван Федорович, я бы хотела еще раз поговорить с Евгением Осадчим, – сказала она.
Шевердук покосился на Веру, холодно блеснув стеклами очков.
– Исключено.
– Я врач, – упрямо тряхнула головой Вера, – и теперь заменяю Астахова. Разве не так?
– Осадчий не ваш пациент, – стоял на своем наставник.
Вера нахмурилась.
– Иван Федорович, я думала, что после того, что нам вместе пришлось испытать…
– Это ничего не изменило, – холодно заявил Шевердук.
– Да, но я уже не чужой человек в клинике. И не думаю, что нужно ждать целый месяц, чтобы…
– Вот уж о чем вам вообще не стоит думать, – вновь перебил ее Шевердук. – За вас все продумали другие.
Доктор резко остановился, и Вера едва на него не налетела.
– Вера Сергеевна, – сухо и назидательно продолжил Шевердук, – ваше любопытство может принести вам кучу проблем.
– У меня не простое любопытство, а профессиональный интерес.
– Я понимаю. И все же держите свой профессиональный интерес в рамках, определенных правилами клиники. Вы сейчас чем намерены заниматься?
– Хочу внимательнее изучить больничную карту Часовщика.
Шевердук кивнул:
– Хорошо. А после обеда мы с вами вместе займемся Мусоровым и Антокольским.
Он повернулся и, сунув руки в карманы медицинского халата, стремительно зашагал по коридору.
Вера осталась в коридоре одна. Девушка чувствовала себя оплеванной. Даже после всего, что случилось, ее здесь считают практиканткой! «Нет доступа», «держите себя в рамках», «подождите окончания испытательного срока»… Совершенно невыносимо! Не клиника, а средневековый замок с кучей дверей, на которых висят замки и где по темным коридорам разгуливают призраки.