— Духовное, материальное... Нету между ними рва, Сергей Георгиевич. Вам не приходило в голову, что автомобиль, дача и тот же ковер радуют душу? Получается, что промышленность работает не только на материальные потребности, но и на духовные. Не так?

Теперь она ответа ждала, теперь ему думать было некогда.

— Так. Только при виде ковра подобная душа не радуется, а благоговеет. Мещанство — это вроде религии.

— О, еще не легче. Выходит, я не просто хочу бежевую машину, а молюсь?

— Да, креститесь.

— Какому же богу?

— Угадайте.

Она скорчила милую гримаску, снизойдя до его детской игры. Но Рябинин насупленно ждал, назовет ли она своего бога.

— Не знаю.

— Ну как же! — деланно оживился он. — Если человек любит вещи больше людей, то кто его бог?

— Ах да, вещи.

— Нет, вещи лишь его представители, вроде священников. Ими бог действует на бледное воображение — может поразить автомобилем, ослепить люстрой, ошарашить дубленкой, обалдить дачей, закостенить цветным телевизором...

— Меня он обалдил беленькой шубкой, — радостно подтвердила Жанна, решив, что рябининский бог парень веселый и нужный.

— Да у него этих представителей видимо-невидимо, и они все прибывают.

Рябинин говорил с упоительной злостью, словно этот бог его слышал и передергивался. В кабинет пришла делегатка от верующих и надо успеть, пока она не ушла. Она передаст своим верующим, что о них думает следователь Рябинин. Он знал, что его понесло, — и не мог остановиться.

— Деньги, что ли? — залюбопытствовала Жанна.

— Они тоже его представители.

— Сначала люди молились камням...

— Какие, к черту, камни! Только граненые, только драгоценные.

— Зевс, Юпитер...

— Эти веселые боги промотали бы любые вещи.

— Христос, Магомет...

— Они допустили серьезный просчет — обещали райскую жизнь после смерти.

— А новый бог что обещает?

— Рай завтра, сегодня! Ему поверили. Захотели пребывать в новом боге. И знаете, не прогадали. Так кто это?

— Не томите, Сергей Георгиевич, — уже рассмеялась она.

Засмеялся и он — чуть потише, чем в известной песне о блохе. Жанна смеялась над ним. Он смеялся Над теми, кто пошел за новым богом. Он смеялся вторым, последним. Смеется тот, кто смеется последним. Нет, смеется тот, кто смеется первым, — последний уже хихикает.

— Жанна, да я вам напомню. Квартиру со всеми удобствами... Выше пятого этажа не предлагать... Без лифта не согласен... В десяти минутах ходьбы... Отдыхать только по путевке... Чтобы кормили, поили и развлекали... В автобус бегом, чтобы усесться... Батоны истыкать вилкой — не дай бог вчерашние... Работу поближе, поспокойнее, повыгоднее... Да этот бог отплясывал на вашей свадьбе!

Она зажмурилась и покачала головой — не знает.

— Я говорю о Комфорте. О великом боге Комфорте!

— О комфорте? — удивилась она.

— Кто молится Комфорту, живет комфортабельно.

Ее юмор испарился — видимо, рассуждения следователя показались недостойными даже смеха. Она ждала чего-то иного, какой-то философской теории или невероятного откровения: сперва злилась, потом спорила, затем смеялась... И вот — равнодушная пустота взгляда.

— Наивно, Сергей Георгиевич.

— Наивно? А ведь мещанин под счастьем понимает комфорт.

Она не ответила, задумчиво разглядывая кристалл. Рябинин видел, что она уходит от их разговора к каким-то другим берегам, к которым, видимо, придется причаливать и ему.

— И покой.

— Что покой? — не понял он.

— Под счастьем понимают.

— Да, — обрадовался Рябинин столь точному толкованию его слов о комфорте. — У мещанина одно беспокойство: как бы не обеспокоить свою душу.

Но Жанна вновь уперлась рассеянным взглядом в кристалл. Удивленные губы расслабились, арочки бровей распрямились... Что она видела в его родниковых гранях?

— Сергей Георгиевич, вы сказали, что жить надо не в мире вещей, а в мире человеческих отношений... А ведь бывают причины, которые заставляют жить среди вещей.

— Какие же?

— Разве вам никогда не хотелось уйти от людей?

Он подумал — не над тем, хотелось ли ему уйти от людей или не хотелось, а над тем, как проще ответить на этот непростой вопрос. Нет, не проще, а правдивее.

— Хотелось.

— И вы уходили?

— Уходил. Только не к вещам.

— А куда?

— К другим людям.