— За тобой охотится Сосик с напарником, поскольку ты про них что-то знаешь. Так поделился бы со мной.

— Сам не знаю, что про них знаю.

— В твоих случаях логика начинается со старого мола. Ты увидел избиение и стал свидетелем. Вот тебе и намекнули по голове, чтобы помалкивал.

— Тогда зачем же зазвали писулькой на этот мол?

— Да, тут многое не вяжется, — задумчиво согласился Петельников.

Леденцов вспомнил. Как там...

— «Хорошо вяжутся только носки да шапочки», товарищ капитан.

— Оттуда?

— Оттуда.

— Скоро напишешь?

— Последнюю главу сочиняю. Вы обещали подкинуть мыслей...

Петельников вскочил, словно давно ждал этих слов. Он принес блокнот, швырнул его Леденцову и велел:

— Пиши. Летучие мысли о детективе.

И заходил большими шагами по большой комнате, вдохновляясь на диктовку:

— Первое: детектив есть психологическая головоломка для людей, которые любят поломать голову. Второе: художественное произведение — это зеленое древо жизни, а детектив — это гладкий столб логики. Третье: в детективе должно быть лишь одно убийство, в крайнем случае два, а три убийства — это уже пошлость. Четвертое: детектив — литература будущего...

Леденцов писал исправно. Были у него и свои мысли о детективе, но чужие никогда не помешают.

Петельников вдруг умолк и остановился у него за спиной:

— Все вертится вокруг диско-бара. Если бы ты не зашел туда со студенткой, то ничего бы не было.

— Завтра идете на день рождения, товарищ капитан?

— Кстати, Муравщикова дважды видела Дарью с Сосиком.

Музыка смолкла, образовав непривычную пустоту. Петельников огляделся, словно искал ее по углам.

— Пить хочется. Леденцов, у меня есть электрический самовар, кусковой сахар и баранки. А?

Ничего не державшая рука Муравщиковой неестественно окостенела. Инспектор легонько пожал ее, успокаивая. Дарья Крикливец зыркнула темным взглядом и хотела что-то спросить, но Катя опередила — поцеловала и поздравила с днем рождения.

— А это мой друг! — резко представила она инспектора.

Хозяйка опять кольнула его сумрачным взглядом и глухо предложила:

— Снимайте обувь.

Они разулись. Дарья подвела их к двери в комнату и распахнула дверь...

Сперва Петельникову показалось, что в большой комнате темно и пусто. Но внизу, вспугнутый ветерком от двери, заметался трепетный свет — на полу по углам стояли крупные свечи. В их огне светло-зеленый необъятный ковер смотрелся только что отросшей травкой. На нем возлежало человек десять. А посреди, как выгоревшая плешина, темнели бутылки и бутерброды.

— Эй, богдыхане, принимайте свеженьких. Катя со своим другом...

Богдыхане потеснились. Инспектор лег меж Катей и тонкой девицей в сиреневых шароварах и в какой-то кисее, наброшенной на обнаженные плечи. Перед ним возник пузатенький сосуд вроде бы из необожженной глины, налитый коньяком.

— Вкусим за именинницу по единой, аще не претит, то и по другой, — предложил парень в шелковой рубахе, подпоясанной пеньковой веревкой.

Инспектор отхлебнул. Приложившись к сосуду, Катя шепнула, благо лежали они голова к голове:

— Я знаю только ее напарницу.

«Школьница» полулежала в углу почти одна, занавешенная свечным и табачным дымом. Она пила из громадного рога с серебряной цепочкой.

— Закусывайте, икра обветрится, — жеманно посоветовала соседка в кисее и, чтобы не обветрилась, взяла бутерброд и сама.

Петельников совету последовал — черная икра лежала на булке жирно и необветренно. Он начал жевать, всматриваясь и вслушиваясь...

В углу цыганскими песнями тихо страдал магнитофон. Сигаретный дым, перемешавшись с дерганым светом угловых свечей, казался грязноватым и удушливым. Гости переговаривались лениво, ели много икры и пили уже без тостов.

Дарья сидела по-турецки у двери в каком-то зеленом растрепанном одеянии, походившем на халатокомбинезон. Инспектор хотел видеть ее глаза, но тень надежно закрывала лицо хозяйки.

— Она не права, — сказала его кисейная соседка, кивнув на Дарью.

— То есть? — не понял Петельников.

— Одеваются в сиреневое или розовое.

— Почему?

— Диско-тона.

— И сапоги-дутики, а сбоку лейбла, — нашелся он.

— Ты сечешь. Выпьем тюк-в-тюк.

Они чокнулись глиняными чашками, как кирпичами столкнулись. Но тюк-в-тюк. Инспектор отпил коньяк и впервые усомнился в пользе своего возлежания на полу. Ничего он тут не услышит и не узнает. И его рука потянулась за очередным из бутербродов с красной рыбой, лежавших горой на расписных деревянных досках.