Шрифт:
— Ну...
— «Ну» — это что? Да?
— Ну, да.
— Как там? — задал все-таки общий вопрос инспектор.
— Весело, — улыбнулся Юра, овеянный воспоминаниями.
— Сосика знаешь? — прямо спросил Леденцов.
Его спутник как-то переступил ногами на ровном месте, словно увидел перед собой яму, которая вдруг затянулась асфальтом.
— Не знаю.
— Черная кожанка, темные очки, белые сапоги...
— Много там разных.
— Врешь ведь, — не вытерпел инспектор, убежденный его спотыканием.
— Может, и видел.
— Что он там делает?
— Капусту, — хихикнул Юра.
— Как?
— Каждый стрижет свою капусту, как умеет, — он еще раз хихикнул.
— Как стрижет Сосик? — упорно повторил Леденцов.
— Почем я знаю, — спохватился парень.
— Ты его боишься, что ли?
— А его все боятся.
— Он свое отгулял, — опрометчиво бросил инспектор, стараясь убедить Юру в миновавшей опасности.
— Пока толстый сохнет, тощий сдохнет.
— Ты, молодой и сильный мужчина, прямо признаешься в трусости?
— Он не таких молодых и сильных делал...
Леденцову хотелось рассказать, как Сосик «сделал» его. И все-таки он не боится эту черно-белую паскуду. Но инспектор вовремя догадался, что ответит ему этот ушлый Юра: мол, ты за это деньги получаешь. То бишь стрижешь капусту.
— Какой фильм идешь смотреть?
— Про космос.
Леденцов остановился. Встал и Юра, повернувшись лицом к инспектору, — сивая челка выпущена из-под фуражки на переносицу, узкие глаза смотрят прямо, чуть сходясь, словно разглядывают эту самую челку; на губах недовольное нетерпение. Как там... «Он походил на дохлую рыбу, застрявшую в сухой водосточной трубе».
— Юра, а ты бы в космос полетел?
— Полетел бы, — не замешкался он.
— Человек бы тонул... спас?
— А чего ж... Плавать умею.
— Пожар... Ребенка бы вынес?
— А как же.
— Врешь ты, братец, ни в космос бы ты не полетел, ни тонувшего бы, ни горевшего бы не спас.
— Потому что я не хочу?.. — начал было спрашивать Юра.
— Потому что ты трус, — перебил инспектор.
— ...подставлять свою шею под его ладонь-секиру? Двадцатый век — дураков нет.
— Пусть другие подставляют?
— Кому деньги за это платят, тот пусть и подставляет.
— Эх, был бы тут чайник...
— Зачем... чайник?
— Чаю бы с тобой попил.
Неожиданно для парня Леденцов тут же, посреди оживленной панели и посреди их разговора, сделал пять скорых приседаний.
— Зачем приседаешь? — спросил опешивший Юра.
— Чтобы не пить с тобой чай.
— Как... это?
— Тебя вызовут к следователю.
Леденцов сильно повернулся и зашагал, стараясь каблуками проломить асфальт. Он понял, что над волей ему работать еще и работать.
Душа заныла еще сильней. Чьи это слова про душу? Мамины. Он всегда подшучивал — неплотская душа не может ныть. А вот заныла и у него.
19
Сосик лег в прогалинку меж парнем в шелковой рубахе и Викой. Теперь его и Петельникова разделяла только «школьница». Дарья взметнула свое грузное тело с легкостью балерины и поставила перед новым гостем хрустальный бокал, налитый коньяком. Но Сосик лишь глянул на него — из кармана лайковой куртки вытащил темную бутылку «Наполеона», легко открыл ее, сделал заправский глоток и протянул Вике:
— Пей и пусти по кругу.
Вика, «школьница» с косичками, которая весь вечер смаковала пепси-колу, послушно приложилась к горлышку и протянула инспектору. Он глотнул — его брезгливость выразилась в том, что нестерпимо потянуло к простой еде: хлебу, кислой капусте, чаю... Бутылка пошла дальше. Пили все.
Лиловокисейная замешкалась.
— Что? — спросил Сосик своим прерывистым голосом.
— Булькает, — жеманно объяснила она.
— Пей, не захлебнешься!
Лиловокисейная булькнула.
Инспектор вспомнил, что этот Сосик ходит с белым чемоданчиком-«дипломатом».
Бутылка дошла до паренька в очках, который тихонько сидел в какой-то неудобной, паучьей позе. Он передал бутылку, не приложившись.
— Не будь козлом, — посоветовал Сосик.
— Я вообще не пью, — отозвался паренек.
— Он не пьет, — подтвердила Дарья.
— Тогда что он тут делает? — удивился Сосик.
— И верно, — удивился в свою очередь парнишка, облегченно расставаясь с паучьей позой.