— У них так плохо с фуражом и провиантом, что они не рискнули задерживаться для штурма города, даже для того, чтобы все это добыть. Ведь все равно, думали они, все будет взорвано, стоит им вступить в город. Это сделал я! Я запугал их до чертиков! Я спас Арсан, дорогие вы мои. Вы и представить себе не можете, как я счастлив.

«Как человек, получивший помилование,» — подумал Джек. Ликование Марии не вырвалось, как у Рэма, шумной бурей восторга. Ее по-женски глубокое счастье излилось вокруг лишь через сияние влюбленных глаз. Право, если бы она смотрела так всегда, Рэму и солнца было бы не нужно.

— Погодите, — вдруг вскинулся он. — Так они же летят прямо на Рамо-Вэлли, а их там не ждут так рано. Джек, их надо предупредить. Ты же знаешь, что там творится. Куча праздного народа в ожидании большой драки. Они же все там в стельку пьяны.

Джек кивнул.

— Как мы успеем в Рамо-Вэлли вперед орды?

— Они скачут степью, и им придется делать крюк, чтобы выйти на Рамо-Вэлли. Миновать Рамо-Вэлли они не могут, обоз им через кряж не протащить. В этих горах есть пара-другая секретных тропочек. Знали их два конокрада, которых повесили в Койре в прошлом году.

— А ты как про них узнал?

— А я вообще много чего полезного знаю, — хищно усмехнулся Рэм. — Про Драммонд-Холл, например. Вот что. Другого выхода я не вижу. Сейчас мы устроим большие скачки. Гран-при. Закрытый чемпионат Крисборо. Я хочу любой ценой их опередить. Мария… Я очень прошу тебя, это нужно выдержать. Обещаю тебе, от Рамо-Вэлли мы поедем шагом. А сейчас гнать я буду отчаянно.

Два дня и ночь они летели, почти не разбирая дороги и сползая с седла только ради того, чтобы дать отдых лошадям. Местами путь их был очень опасен. От этих дней у Марии практически не осталось воспоминаний. Все ее тело целиком состояло сейчас из одной боли. Иногда сквозь этот кошмар пробивался Рэм, умолявший ее потерпеть. И она терпела, теряя ощущение реальности. В какой-то момент она обнаружила, что ее привязали к седлу. На привалах им приходилось снимать ее с лошади. Она никогда не думала, что быть гонцом так страшно тяжело.

К вечеру второго дня перед ними раскрылось узкое ущелье Рамо, естественные и единственные врата в западную часть страны. Солнце било в эту щель, пылая кровавым закатом, а впереди раскинулась Рамо-Вэлли — долина Рамо — широкая, плодородная и густозаселенная. Здесь, вблизи ущелья, уже расположились регулярные войска. На пригорке, ярко освещенном солнцем, виднелись аккуратно выстроенные в ряд, нацеленные на ущелье пушки. Восток еще был чист.

Стоило им влететь в селение, как их сразу окружила толпа.

— Генерала! — крикнул Рэм, соскальзывая с седла. — Где генерал Кейси?

Кто-то сунул ему в руку кубок с красным вином, он одним глотком осушил его.

— Тайсы в полутора дневных переходах, — хрипло сказал он. — Может, и ближе. У нас максимум двое суток.

Мария очнулась в уютной комнате с бревенчатыми стенами. Она лежала на кровати, без ботфорт и куртки. В камине пылал огонь. Рядом никого не было. Судя по острому ощущению голода, времени прошло немало. Сев на кровати, она попыталась припомнить, где находится, и что было до этого. Воспоминания были далекие, мутные. Рэм о чем-то долго шептался со старым знакомым — полковником из Вейса — после чего тот отвел их в гостиницу, полную офицеров. Их накормили. Джек почти силой заставил ее пить горячее красное вино, а потом… Должно быть, кто-то из них отнес ее сюда. Подумав, она решила, что находится в одной из верхних комнат той же гостиницы. Как ни странно, она чувствовала себя вполне отдохнувшей. Некоторое время она ждала, когда появится кто-нибудь из ее ангелов-хранителей, а потом ей надоело. Она встала, надела ботфорты, набросила куртку и натуго затянула ремень. Подумав, прикрепила к портупее шпагу, чтобы не выделяться в толпе вооруженных мужчин. Выглянув через приоткрытую дверь, Мария обнаружила, что в общем зале никто не снимает шляп, и добавила к своему туалету еще и эту принадлежность. А потом спустилась вниз.

Ей повезло. Двое, занимавшие скромный столик в уголке, откуда видны были все входящие, только что покончили с нехитрым ужином, встали и ушли. Она села. Сейчас, когда рядом с ней никого не было, она чувствовала себя немного неловко, но вежливость подскочившего хозяина заставила ее приободриться. Она попросила ужин, и, в ожидании его, чуть прикасаясь к кубку вина, больше для видимости, чем от любви к нему, принялась рассматривать и незаметно изучать окружающих.

Ее глаз подмечал особенности моды и поведения, какие ей предстояло копировать: манеру сдвигать шляпу, расположение складок плаща, угол наклона рапиры, интонации голосов. Это занятие увлекло ее, и на вошедшего где-то в это время человека она почти не обратила внимания, хотя, услышав у стойки его хрипловатый голос, почти все посетители обернулись или покосились на него.

У него было острое и узкое лицо: про таких говорят, что у них — один профиль. Очень смуглое и подвижное, это лицо можно было бы назвать красивым, если бы не выражение скучающего хищника на нем. Человеку было не более тридцати пяти, но в длинных, разметавшихся по плечам черных волосах уже сквозила седина. Невысокий, худощавый и длиннорукий, он вошел в зал, как хозяин, и бармен, оставив прочих посетителей, тут же бросился к нему. Человек потребовал пива, и, смочив губы, быстрыми глазами принялся обшаривать зал. В его голосе чувствовался легкий хмель, а движения были нарочито развязны. Те, кто находился на его пути, постарались, не теряя достоинства, будто бы небрежно, отойти в сторонку. Никто старался не смотреть в его направлении слишком пристально. Удостоив его равнодушным взглядом, Мария вновь перевела взгляд на дверь.

— Мне нравится это место, — сказал тот человек, останавливаясь перед столиком Марии. — Тебя не учили, мальчик, уступать место мужчинам?

Неожиданность и страх лишили ее языка лишь на очень короткое время. Место, разумеется, только предлог. Этот человек искал развлечения. Зал затих. С напряженным вниманием посетители и бармен наблюдали за игрой бретера Гримсбери с неизвестным подростком, очевидно, готовившимся принять боевое крещение в действиях при Рамо-Вэлли.

— Меня учили, — отчеканила Мария, — что мальчик, уступающий место кому бы то ни было, если только это не женщина, никогда не станет мужчиной.