Шрифт:
— И вы заплатили? — спросил Рагнар.
— Нет.
— Но если не Гутред, — требовательно спросил Рагнар, — то кто тогда, по-вашему, должен стать королем?
Все молчали.
— Ивар? — предположил Рагнар, и по толпе пробежал возмущенный ропот.
Никому не нравился Ивар, но все предпочитали помалкивать, все, кроме Беокки, который открыл было рот, но замолчал, как только я ткнул его локтем в костлявые ребра.
— А как насчет ярла Ульфа? — поинтересовался мой друг.
— Он уже слишком стар, — ответил Ролло. — Кроме того, Ульф вернулся в Кайр Лигвалид и хочет там остаться.
— Может, все-таки есть сакс, который оставил бы нас, датчан, в покое? — спросил Рагнар.
И снова никто не ответил.
— Или же найдется датчанин, достойный стать королем? — продолжал Рагнар.
— Только Гутред! — тявкнул, как пес, Беокка.
Ролло сделал шаг вперед, словно намереваясь сказать нечто важное.
— Мы повсюду последуем за тобой, господин, — обратился он к Рагнару, — потому что ты честный и справедливый, щедрый и сильный.
Это вызвало аплодисменты в толпе, собравшейся у огня.
— Это предательство! — прошипел Беокка.
— Умолкни, — велел я.
— Но Альфред велел нам…
— Альфреда здесь нет, а потому лучше замолчи по-хорошему!
Рагнар смотрел на огонь. Он был таким красивым и жизнерадостным, с таким волевым и в то же время открытым лицом, однако сейчас, казалось, пребывал в замешательстве.
Потом он взглянул на меня.
— А знаешь, Утред, ты вполне мог бы стать королем, — сказал Рагнар.
— Мог бы, — согласился я.
— Наш долг — поддержать Гутреда! — вновь тявкнул Беокка.
— Финан, — окликнул я, — рядом со мной сидит косоглазый, косолапый священник, одна рука у которого висит, словно плеть. Он страшно раздражает меня своими замечаниями. Если он вякнет еще хоть слово, перережь ему глотку.
— Но, Утред! — пискнул Беокка.
— Я дозволяю ему это единственное высказывание, — сказал я Финану, — но в следующий раз ты отправишь его прямо к праотцам.
Ирландец ухмыльнулся и вытащил меч. Священник умолк.
— Ты вполне мог бы стать королем, — снова обратился ко мне Рагнар.
Я ощущал на себе взгляд темных глаз Бриды.
— Мои предки были королями, — проговорил я, — и во мне течет их кровь. Это кровь Одина.
Мой отец, хотя и был христианином, всегда гордился тем, что его родословная восходит прямиком к богу Одину.
— И из тебя получился бы хороший король, — продолжал Рагнар. — Ибо хоть ты и сакс, но любишь датчан. Ты мог бы стать королем Нортумбрии Утредом. Почему бы и нет?
Брида все еще наблюдала за мной. Я знал, что она вспоминает ту ночь, когда погиб отец Рагнара, когда Кьяртан и его люди, издавая дикие воинственные вопли, перерезали мужчин и женщин, которые, спотыкаясь, выскакивали из горящего дома.
— Ну? — поторопил меня Рагнар. — Ты согласен?
Не скрою, искушение было очень велико. В свое время мои предки правили Берницией, а теперь мне предлагали трон Нортумбрии. Если рядом будет Рагнар, то поддержка датчан мне обеспечена, ну а саксы станут делать то, что им скажут. Конечно, Ивар будет сопротивляться, как и Кьяртан, и мой дядя, но что с того? А воин из меня гораздо лучше, чем из Гутреда.
Однако я понимал, что быть королем — не моя судьба. Я знавал множество королей, и их жизнь была вовсе не такой уж завидной. Альфред казался буквально измотанным своими обязанностями, хотя, пожалуй, тут немалую роль сыграли его непрекращающаяся болезнь и то, что он не способен был легко относиться к делам. Однако Альфред был прав в своем самоотверженном служении долгу. Король должен править разумно, он обязан поддерживать равновесие между великими танами своего королевства, ему следует отражать натиск врагов и заботиться о том, чтобы сокровищница оставалась полна, он должен присматривать за дорогами, крепостями, армиями.
Пока я обдумывал все это, Рагнар и Брида пристально смотрели на меня, а Беокка, сидевший рядом со мной, буквально затаил дыхание. В конце концов я рассудил, что вовсе ни к чему брать на себя такую ответственность. Ну а серебро, роскошные пиры и красивые женщины — все это я вполне могу получить и так.
— Нет, моя судьба совсем иная, — сказал я.
— А вдруг ты и сам не знаешь своей судьбы? — предположил Рагнар.
Дым завитками поднимался в холодное небо, яркое от искр костра.