— Не расписывались мы с ним, не сватал он меня, свадьбу не играли, просто любили. — Наталья присела к столу, оперлась подбородком на сцепленные руки и некоторое время сидела молча, охваченная воспоминанием, потом стала рассказывать: — Помню, когда он пришел из сельсовета, я ему и говорю: «Сними, Федя, шапку, что же ты в шапке стоишь?» А он не снимает, покраснел... Я подбежала к нему, сорвала с его головы шапку, а он уже стриженый и непохожий... Утром всех наших бурановских ребят увезли на станцию. Год их подошел. И пришло потом от него одно письмо, и подписался он: «Твой любящий муж»... Одно письмо. Потом не было писем, ничего не было, только пришла его матери похоронная. Погиб Федя... На фронт ехал, да бомба в вагон попала... Вот и осталась я вдовой, хоть и свадьбу не играла. Сын родился, тоже Федей назвала, Федором Федоровичем. А фамилия у него моя, девичья. Нельзя, говорят, отцовскую фамилию, не расписаны мы... Теперь вот и живу вдвоем с сынком...

Со стены, из коричневой рамки смотрел на них задумчивый Федор Малинин. Погиб стриженый бурановский парень и не узнал о сыне, и не знает о том, что солдатский сын теперь такой же юноша, мечтающий о кибернетике.

— Наталья Семеновна, разве не могли еще выйти замуж? — осторожно поинтересовался Михаил Петрович.

Хозяйка вздохнула, грустно покачала головой.

— Замуж? А за кого? Женихов-то наших вон сколько побито. А потом сынок у меня. Кому нужна с дитем? Девчат-то много... Что скрывать, Михаил Петрович, приходили ко мне... Вдовья изба многих тянет, да не надолго задерживает. Даже брат ваш, и тот или в шутку или серьезно говаривал через плетень: «Ты, Наташ, дверь-то на крючок не запирай, может, заблужусь к тебе ночью...» Гнала я мужиков. Может, через то и одна осталась... Зато в глаза людям смотреть не стыдно, и чужие жены вдовьи окна не били. Теперь одна у меня радость — сынок мой... Да что это я все разговоры и разговоры, — встрепенулась она. — Чайку вам приготовлю.

— Нет, нет, спасибо, — отказался он.

Был поздний вечер. Влажный речной холодок начисто вымел из села остатки дневного зноя, и деревья в садах, палисадниках, на улице сейчас облегченно вздыхали взбодренной листвой.

От Натальиной избенки Михаил Петрович неторопливо шел вдоль улицы, скупо освещенной редкими фонарями. Он думал о Копыловых — о сыне и матери, думал о брате, с которым нынче повздорил малость. Наталья Копылова рада, что председатель хорошо пристроил Федора. А так ли это? Хорошо ли, что парень работает с плутоватым комбайнером Романюком?

Михаил Петрович остановился, неожиданно увидев перед собой темную больничную ограду. Почему он пришел сюда? Сквозь ограду видны освещенные окна докторского дома. Михаил Петрович отворил калитку, подошел к дому и увидел Фиалковскую. Подперев кулаком подбородок, она сидела за столом у раскрытого окна и читала. Время от времени Лидия Николаевна тянулась к белому фарфоровому бокалу, отпивала глоток-другой, не отрывая глаз от книги. «Врач повышает свой уровень, — улыбнулся про себя Михаил Петрович. — А все-таки, зачем ты пришел сюда? Не лучше ли вернуться в боковушку-спаленку, зажечь свет и, как она, почитать на сон грядущий... Ты ведь так и думал — приеду и всласть почитаю... В твои планы совсем не входило околачиваться под чужими окнами, этак еще гитару найдешь, чтобы спеть под окном серенаду», — подтрунивал над собой Михаил Петрович.

Как бы почувствовав, что за ней наблюдают, Фиалковская подняла голову, прислушалась, выглянула в окно.

— Кто здесь? — тревожно спросила она.

«Глупо, очень глупо получилось», — досадуя на себя, подумал он.

— Михаил Петрович, вы?!

Ему ничего другого не оставалось, как промямлить?

— Добрый вечер, Лидия Николаевна...

— Ой, напугали вы меня... Подходите ближе. Если хотите, можете залезть ко мне в гости через окно... Хотя нет, — смеялась она, — для ученого человека это не солидно... А мне через окно можно? Как вы думаете?

Михаил Петрович не успел ответить. Она потушила свет и легко выпрыгнула из окна.

— Главное, чтобы не увидели этого мои пациенты и подчиненные, а то разговоров будет... Давайте сходим на речку, может быть, увидим русалок. В лунные вечера они всегда греются на бережку...

— Вы уже видели их?

— Не доводилось. А вообще-то жалко, что мы не верим в русалок, мы стали слишком практическими людьми. Река для нас — просто река, круговорот воды в природе, и никаких тайн, никакой сказочности... Мне кажется, человеку нужна сказка, нужно что-то такое, во что верил бы он с детской непосредственностью...

После утреннего купания Михаил Петрович вернулся с племянниками домой и во дворе, под топольком на скамейке, увидел Игната Кондратьевича. Мальчики бросились к дедушке. Вася тут же похвастался, что нынче трижды переплыл Буранку без отдыха. Толя тоже нашел чем похвалиться — ракушку выловил!

— Молодцы, внучата, — сказал им дед. Он полез в карман, достал кулек с конфетами. — Вот вам награда за успехи, — и поровну разделил конфеты.

— Толька, смотри, сладкое вредно есть перед завтраком, — предупредил брата Вася.

— Ишь ты, какой ученый, — рассмеялся Игнат Кондратьевич. — Это кто же тебе сказал, что вредно?

— Дядя Миша!

— Ну, ежели дядя Миша сказал, тогда все верно, тогда сперва позавтракать надо, а потом уж и за конфеты браться... Бегите к бабушке, она там понапекла, понаварила, — посоветовал дед внукам.

Ребятишек точно ветром сдуло.

Игнат Кондратьевич расспрашивал доктора, как отдыхается, как водичка в реке, не холодна ли теперь... Но Михаил Петрович догадывался, что старик пришел неспроста, есть у него какое-то дело. Так оно и оказалось.