Минин пошел к Пожарскому посоветоваться насчет иноземцев.

— Вот о чем я думаю, Митрий Михайлыч, — сказал он, — Казимирка Корецкий, что приходил к тебе, — старшина литовцев, бывал со мной в походах, ранен был, сражался храбро против панов. Однажды я спросил: «Не расхотел ли ты поляком быть?» — он ответил с великой гордостью: «Никогда не отрекусь я от нашего рода; поляком был и помру. Но за правду всегда буду стоять. Правда — выше рода… И не одинаково ли голодаем и мы от войны, как и вы?» Так вот, Митрий Михайлыч, гляди сам, что тут делать?! Отвергнуть их? Обидишь, коли они честные люди. Принять? Не было бы измены?

— Народ польский одной крови с нами… Паны — наши враги, шляхта, а не поляки, — сказал князь.

Пожарский задумался. Ведь когда-то и у него в войске были польские рейтары-перебежчики и честно сражались за Москву со своими же. Даже у Сретенских ворот среди пушкарей были поляки.

— Точно, — продолжал князь. — Честные воины нам дороги ныне. А напрасная обида во все времена приносила государству вред, на войне и подавно.

После долгих размышлений Пожарский и Минин решили принять в ополчение иноземцев, рассеяв их по русским полкам.

Против этого восстал Биркин, которого Земский совет назначил помощником Пожарскому. Он вовсе не хотел допускать в ополчение иноземцев.

Властолюбивый, самочинный, мнивший себя умнее всех, Биркин пытался с первых же дней повернуть дело по-своему. Ляпуновские порядки вздумал завести и в Нижнем. Минин считал его и в самом деле умнее других нижегородцев воителей и решительнее.

Минин опасался, что простой, доверчивый и добрый князь Пожарский легко может оказаться в руках своего помощника, тем более что действия его имели вид усердия. У бессовестного властолюбца трудно бывает отделить хорошее от дурного, полезное от вредного. Спасая дом от огня, трудно уследить за притворными спасителями, грабящими и уничтожающими твое добро. Минин давно понял, что не каждый, идущий в огонь, спаситель.

В скором времени Кузьма собрал Земский совет. Гаврилка, Олешка, Осип и Зиновий обежали всех военачальников, дьяков, атаманов, старост и татарских, мордовских и иных старшин. Сошелся Совет в кремле, многолюдный, разноплеменный.

Кузьма привел с собой несколько татарских наездников. Они только что прискакали в Нижний. При них была грамота из Казани.

Писали татарские мурзы, оставшиеся верными царю Шуйскому, что уже с июня 1611 года в Казани нет воеводы. Всю власть Казани захватил дьяк Никанор Шульгин. Казанский воевода, боярин Василий Петрович Морозов, ушел с войском в Москву к Ляпунову. Дьяк Шульгин пытается склонить жителей к измене.

Мурзы просили нижегородцев прислать им в Казань послов, дабы те образумили Шульгина и уговорили казанцев присоединиться к нижегородцам «для очищения Московского государства от воров».

Кузьма низко поклонился на все стороны:

— Посольство надобно послать. Под началом такого воеводы и духовного лица с иереями, чтобы тому Шульгину повадно не было, чтобы он послушал их.

Поднялся, как всегда, невообразимый шум в Совете. Каждому хотелось вставить свое слово. Казань в тылу у Нижнего, близко, совсем рукой подать! Как можно допустить измену там? Говорил ведь Минин давно воеводам о Казани. И теперь — его правда. Опасность явная! Только глухие да слепые не слышат и не видят этого.

Пожарский потребовал тишины. К нему нижегородцы питали особое уважение. Почтительно умолкли.

— Граждане, — сказал он не громко, расстегнув ворот своей голубой шелковой рубахи, — пошлем в Казань бывалого мужа, Ивана Ивановича Биркина, да из духовного чина протопопа отца Савву, да несколько посадских человек и иереев.

Кузьма облегченно вздохнул. Его желание исполнилось. Но он сделал вид, что не вполне с этим согласен.

— Что мыслите, друзья и братья? — спросил Пожарский.

— Минин! Минин! Говори! — закричали ополченские начальники.

Кузьма поднялся с места, осмотрел всех исподлобья и сказал, подобно Пожарскому, тихо и неторопливо:

— Как же мы-то тут будем без Ивана Иваныча! Он уж очень нужный здесь… Обойдешься ли ты, Митрий Михайлыч, без него? Смотри сам!

Пожарский ответил громко:

— Обойдусь.

Кузьма пожал плечами:

— Что делать! От меня ни отказу, ни приказу. Маленький я человек; дело воеводское. Нам ли вмешиваться? Митрий Михалыч лучше нас знает. Конечно, праведные, крепкие люди и в посольстве велики, спорить не беду. А главное, как решит Совет… Его слово свято. Им управляет воля божья… Ивана Иваныча к тому же Казань хорошо знает и почитает. Так я думаю.

Со всех сторон понеслись дружные крики: «Биркина! Биркина!» Каждый, слушавший смиренную речь Кузьмы, почему-то решил, что Кузьма хочет услать именно Биркина.

Протопопа Савву выбрали также общим хором земских и духовных лиц.

Великое нижегородское посольство вскоре было отправлено в Казань.

Глухая полночь. Снежные улицы, с их домишками и растрепанными плетнями, утонули во мраке. На постоялом дворе в Суздале шел разговор: