«Ну какую чепуху ты несешь!» – стучало ей левое полушарие. А сердце просто выпрыгивало из груди, посылало сигналы Азарцеву: побудь со мной еще немного!

Правое полушарие долбило свое: «У тебя сын! Ему следующим летом поступать в институт! Кто будет контролировать его занятия? Эта клиника ведь за городом. А если он не поступит в институт, его могут забрать в армию!»

Это соображение оказалось решающим. Оно победило.

– Нет, нет! Я не могу! – Категорическим тоном Валентина Николаевна дала понять, что разговор окончен. Но вся фигура ее как-то беспомощно оплыла, и она сидела подавленно, молча, не поднимая глаз. В коридоре сестра-хозяйка стучала посудой, время пришло – в отделение привезли обед.

«Не гонится за деньгами, тем ценнее специалист, – подумал Азарцев. – Не похоже, что она набивает себе цену».

Он оглядел скромную обстановку кабинета. Крошечное зеркало на стене, маленький шкафчик для книг, вешалку для халатов.

Ему не хотелось заканчивать разговор. Он рассчитывал на успех своего предприятия. Собственно, он не предполагал, что встретит здесь, в больнице, именно Тину Толмачёву. За столько лет он успел ее вообще забыть и, кроме того, даже и не знал, что она, окончив институт, стала анестезиологом. Он-то шел к главному врачу в надежде, что тот укажет ему любого классного специалиста, но по характеристике, данной Тине главным врачом, Азарцев понял, что она была именно тем человеком, которого он долго искал. Умная, грамотная, не склочная. К тому же женщина. С женщинами Азарцеву почти всегда работалось хорошо. Кроме того, она была именно той женщиной, которая однажды его уже заинтересовала.

Ему хотелось добиться успеха, уговорить ее. А главный ведь и не подозревал, какую свинью Азарцев хочет ему подложить, переманивая специалиста.

«Ну, ничего, – думал Владимир. – У него тут полно мужиков, обойдутся! Надо делиться с друзьями!» Он привезет за Толмачёву выкуп – французский коньяк, приглашение в баньку. Последние несколько лет он улаживал столько вопросов, что ко всему привык. Надо надеяться, старый друг, наверное, его простит.

– Где Валентина Николаевна? – заорал вдруг под самой дверью кабинета чей-то знакомый голос. Тина не сразу поняла, что это Барашков. Азарцев встал со стула, посторонился, и колоритная фигура Аркадия Петровича протиснулась в дверь кабинета.

– Вы когда-нибудь о законе парных случаев слышали? – заорал Барашков, не обращая никакого внимания на постороннего человека, находившегося в кабинете.

Тина опешила.

– Ну? – сказала она, ощущая смутную тревогу.

– Так вот, перед нами этот закон! – продолжал орать Барашков. – Сейчас позвонили из приемного: еще одно отравление уксусной кислотой!

Валентина Николаевна сидела молча. Тогда Барашков подумал, что до нее не дошло, и заорал снова:

– Вы представляете или нет? Опять отравление уксусной кислотой! Мы еще с этим не разделались! Если так пойдет, то мы от патологоанатомов вылезать не будем!

– Тьфу, тьфу, тьфу! – постучала по столу Валентина Николаевна. – Что вы болтаете! Ведь не умер же пока никто!

– Вот именно – пока! Ну кто теперь пойдет за «Клинским»? То бишь в приемное? Опять мне идти?

– Я пойду, – сказала Тина, – а вы оставайтесь здесь. – И, повернувшись к Азарцеву, добавила: – Вот, пожалуйста, познакомьтесь. Блестящий доктор, Аркадий Петрович Барашков. Рекомендую вам вместо меня.

– Очень рад. – Азарцев пожал Барашкову руку, но не сделал ему никакого предложения. Тот посмотрел на него и на Тину воспаленными от бессонницы глазами и, ничего не поняв, вышел из кабинета.

– Знаете что, – сказал Тине Владимир Сергеевич перед тем, как уйти, – у вас сегодня сумасшедший день. Давайте мы с вами встретимся вечером и еще раз поговорим. Если хотите, я покажу вам мою клинику, может, вам и понравится? И мы тогда все обсудим. Договорились?

«Это все ни к чему не приведет», – хотела было сказать Тина и уже открыла рот, но вдруг неожиданно для себя тихо проговорила:

– Ну хорошо.

– Вот и прекрасно. Куда за вами заехать?

Тина записала на бумажке свой домашний адрес и объяснила, к какому часу она выйдет на улицу, чтобы доктор не беспокоился и не поднимался на четвертый этаж, и Азарцев, положив бумажку в карман, легкой походкой вышел из кабинета. А Валентина Николаевна вдруг побежала на лестницу, прямо к окну, из которого виднелась автостоянка, и не отходила от окна до тех пор, пока не увидела, как легкая «восьмерка» цвета мокрого асфальта вывернула из больничного двора. Тогда Толмачёва провела рукой по лицу, посмотрела на часы, привычно ахнула, решительным шагом вернулась в отделение и перед тем, как спуститься в приемное, пошла по палатам.

Кавказец спал. Ему сделали долгожданный укол, но доктора, оперировавшие раненого накануне, все еще были заняты в операционной, и его до сих пор никто не перевязал. Место рядом было свободно. Туда после операции собирались вернуть алкоголика. «Повешенный» на койке у окна тоже спал.

Чистяков с Мышкой пошли в палату к Нике. Таня и Марина в ординаторской накрывали стол, нарезали бутерброды.

– Как дела? – спросила Тина, заходя в женскую палату.

– Как сажа бела, – ответил Валерий Павлович. – Пневмония. Сознание отсутствует. Все клокочет, температура, несмотря на антибиотики, растет.

Ника лежала горячая, отечная, сине-красная. Утренняя испарина прошла, голова и тело были сухими, пылали. Тина отодвинула пальцами веки; белки глаз приобрели желтый оттенок, лихорадочно блестели. Зрачки сузились, закатились под лоб. Тина послушала легкие, сердце. Аппарат искусственного дыхания дышал за больную. Лихорадочный ритм сердца временами прерывался.

– Все время давайте сердечные.

– Все время даем.

Валентина Николаевна взяла лист назначений. Внимательно посмотрела. Спросила всех: