— Интимное?! Ни хрена ж себе — человека на куски резали, а он ни сном, ни духом. Другие крики!

Добавить Дерябину было нечего. Попадать под горячую руку не хотелось.

Кабанов вытащил сигарету, закурил. Успокаиваясь, вбирал дым глубокими глотками и ходил по комнате.

— Ты-то что-нибудь нарыл?

— Немного.

— Выкладывай.

— Охранник, который вчера с ним был, говорит, убийца — парень из клуба.

— Что за парень?

— Пока не знаю. Самолкин с ним в клубе познакомился, а потом они втроем приехали в отель.

— Втроем?

— Охранник еще.

— А раньше он его не видел? Что гамадрил этот говорит?

Ожидая нового взрыва, Дерябин выдохнул.

— Нет. По его показаниям, Альберт заметил парня в клубе, пригласил за столик, а потом привез сюда. Они закрылись в спальне и все. Утром парень ушел.

Напротив ожидания, полковник лишь покачал головой.

— Как же так?! Говорил ему, сколько раз: «Борисыч, не собирай шваль всякую! А он — сам с усам. Вот и допрыгался. Эх, Борисыч, Борисыч!»

Подойдя к окну, Кабанов зажмурился: «Ничего уже не вернуть. Альберт — мертв. Дыши спокойнее».

— Отпечатки пальцев? Запись с камер?

— В клуб я отправил человека. Все сделает. Запись из отеля мы уже изъяли. А с отпечатками, — Дерябин выдохнул, — здесь сложнее.

— В смысле?

— Нет их.

— Что ни одного?!

— Пара полустертых. Но по ним ничего не установить. Подтер, видно, перед уходом.

— Слушай, старлей, а тебя тут часом за дурака не держат?!! Криков никто не слышал, отпечатков нет. Не думал, что этот же гамадрил вокруг пальца тебя водит?! Может, и не было никакого мальчика, а?! Может, он сам его угондошил, а теперь все на залетного пидора валит?

— Товарищ полковник! Не первый год замужем. — Уничижительная реплика старлея завела хуже оскорбления. Разговаривать с Кабановым резко было непростительной роскошью, но следака было уже не остановить. — Сам об этом думал. Даже, если отбросить, что, наплевав на зарплату, это он, то вряд ли бы так. Просто башку отвернул бы или придушил. Мозгов ему не хватит на все это.

— А ты подумай! Подумай, старлей! Альберт, он ж того… с прибамбасами был. Захотелось ему брутальной любви с собственным гамадрилом. А гамадрил решил в рыцаря оскорбленного поиграть, ну и пришил ножичком неосторожно.

Дерябин скептически хмыкнул.

— Так оскорбился, что член откоцал и в задний проход засунул.

Кабанов удивленно поднял бровь.

— Даже так?

— Угу. Большинство ран — не смертельные, а значит, прижизненные. Он его медленно резал, наслаждался. — В глазах Дерябина вспыхнул дьявольский огонек. — Скорее всего, даже не убил до конца. Прикрыл одеялом и ушел. Знал, что до утра никто не сунется, и тот от кровопотери помрет.

— Охренеть!

— Да и деньги не тронуты. Часы золотые, мобильник Vertu — все на месте.

— Много денег?

— Я запротоколировал восемьдесят пять тысяч триста двадцать рублей и около двух тысяч евро. Не думаю, что будь это гамадрил, то оставил бы все это нам. Если уж он мокруху свалил на гея, то и бабло себе бы прикарманил.

Полковник беззвучно пожевал губами: «В логике старлею не откажешь».

— Ну, не знаю. Подозрительно, как-то все это. Он его на части кромсает, а этот ничего не слышит.

— Слышать-то он, может, и слышал. Только вряд ли думал, что ножом. Я с него, когда показания снимал, он мне рассказал, какой у Самолкина был досуг.

— Ну и какой?! — Зная ответ наперед, полковник кисло скривился.

— Сомнительный. — Дерябин теперь говорил с учительской интонацией. — Гомосексуальные связи с мазохистским уклоном.

— С каким?! Хм, старлей, ты где слов таких набрался?!

— В школе милиции научили. Так что, если потерпевший и стонал, то еще неизвестно отчего. К тому же…, - Дерябин тяжело вздохнул и запнулся. Фотография лежала в папке.

— Что? Что-то еще есть?

— Есть.

— Ну, говори, твою мать! Чего мнешься, как целка перед случкой.

Дерябин вытащил фото.

— Вот.

Полковник взял снимок, посмотрел… Гримаса удивление, если не сказать больше — шока вторично отпечаталась на его грубоватом лице. Не знай Дерябин, кто на снимке, решил бы, что Кабанов увидел там себя. Удивляться было не в полковничьих привычках.

— Член, говоришь, отрезал?!

— Ну да.

— Нет, старлей. Это — не гамадрил. Это — кто-то другой. — Полковник помахал в воздухе снимком. — А картинку эту я заберу. Не возражаешь?