Русская поэзия XVIII века
вернуться

Карамзин Николай Михайлович
Шрифт:

1761

Стихи к Климене

Чтоб счастливым нам быть,

Я буду жить затем, чтоб мне тебя любить;

А ты люби меня затем, чтоб мог я жить.

1763

Стихи к деньгам

Божественный металл, красящий истуканов, Животворящая душа пустых карманов, Подпора стариков, утеха молодых, Награда добрых дел, нередко и худых, Предмет воюющих, покой живущих мирно, И досажденье тех, у коих брюхо жирно, Здоровья, бодрости и силы подкрепитель, Сподручник счастия, свободы искупитель, Магнит торгующих и бог ростовщиков, Разумных добрый вождь и гибель дураков, О деньги, к вам стихи писать предпринимаю, Но, муза, не тебя я в помощь призываю, Ты так же, как и я, карманами бедна, И нагота твоя в картинах нам видна; Велика ты душой и разумом богата, Правдива и честна, и в песнях торовата; Твоею лирою пленяюсь часто я, Но участь скудная известна мне твоя. Отец стихов Гомер, твою приявши лиру, В наследство славу лишь свою оставил миру. Анакреона ты подобно возбуждала, И щедро ты его стихами награждала, В весельях ел и пил, и жил Анакреон, Но что оставил нам? Одних лишь песен звон. Овидий, коего ты нежностью снабдила, Овидий, коего пером любовь водила, Кто сладким, наконец, творением своим Пленил толико всех, колико древний Рим, Овидий, коего стихи Кларисе любы, В холодном севере скончал свой век [665] без шубы. Другой чрез много лет, писав приятный вздор, По смерти, как Гомер, в народах сделал спор: Потомки разные доказывать трудились, Что с сим писателем в одной земле родились; Высоко ставили себе такую честь, Коль город, где возмог пиита произвесть, Но о стяжательном никто не спорил праве Того, которого завидовали славе. Хоть слава шумная имеет много уст, Но слава, как и я, карман имеет пуст, Летая налегке в подсолнечной с трубою, Металлов не берет богиня та с собою. Везде о всех и всем все вести говоря, Нагая носится чрез горы и моря. О деньги, нет у вас ушей, ни глаз, ни гласа, Но чувства вам не раз давал певец Парнаса, Я прежни приведу на память чудеса: Когда Орфей играл, плясали древеса, И камни, что поля неплодным удручали, От песней двигались и чувство получали. Преобращалася тогда земля в металл, Курс денег с той поры известен в мире стал; Тогда произвелась ходячая монета И стала колесом вертящегося света. Движенье новое земной воспринял шар, За деньги всякий всем даваться стал товар; Тогда осыпалась земля сребром и златом, Богатый без родства богатому стал братом; Не то ли век златой, известный нам в стихах, Который и поднесь хранится в кошельках? И некто написал, что стали человеки В железных сундуках хранить златые веки.

665

В холодном Севере скончал свой век… — Римский поэт Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 17 г. до н. э. — 17 г. н. э.) был сослан в Томы на берега Дуная, где и умер.

1783

И. ХЕМНИЦЕР

БАСНИ

Обоз

Шел некогда обоз; А в том обозе был такой престрашный воз, Что перед прочими казался он возами, Какими кажутся слоны пред комарами. Не возик и не воз, возище то валит. Но чем сей барин-воз набит? Пузырями.

1779

Земля хромоногих и картавых [666]

Не помню, где-то я читал, Что в старину была землица небольшая, И мода там была такая, Которой каждый подражал, Что не было ни человека, Который бы, по обычаю века, Прихрамывая не ходил И не картавя говорил; А это все тогда искусством называлось И красотой считалось. Проезжий из земли чужой, Но не картавый, не хромой, Приехавши туда, дивится моде той И говорит: «Возможно ль статься, Чтоб красоту в том находить — Хромым ходить И все картавя говорить? Нет, надобно стараться Такую глупость выводить». И вздумал было всех учить, Чтоб так, как надобно, ходить И чисто говорить. Однако, как он ни старался, Всяк при своем обычае остался; И закричали все: «Тебе ли нас учить? Что на него смотреть, робята, всё пустое! Хоть худо ль, хорошо ль умеем мы ходить И говорить, Однако не ему уж нас перемудрить; Да кстати ли теперь поверье отменить Старинное такое?»

666

Земля хромоногих и картавых. — Переработка басни немецкого писателя Христиана Фюрхтеготта Геллерта (1715–1769) «Das Land der Hinkenden» («Страна хромых»).

1779

Лев, учредивший совет

Лев учредил совет какой-то, неизвестно, И, посадя в совет сочленами слонов, Большую часть прибавил к ним ослов. Хотя слонам сидеть с ослами и невместно, Но лев не мог того числа слонов набрать, Какому прямо надлежало В совете этом заседать. Ну, что ж? пускай числа всего бы недостало, Ведь это б не мешало Дела производить. Нет, как же? а устав ужли переступить? Хоть будь глупцы судьи, лишь счетом бы их стало. А сверх того, как лев совет сей учреждал, Он вот как полагал И льстился: Ужли и впрям, что ум слонов На ум не наведет ослов? Однако, как совет открылся, Дела совсем другим порядком потекли: Ослы, слонов с ума свели.

1779

Конь верховый [667]

Верховый гордый конь, увидя клячу в поле В работе под сохой И в неге не такой, И не в уборе, и не в холе, Какую гордый конь у барина имел, С пренебрежением на клячу посмотрел, Пред клячею крестьянскою бодрился И хвастал, чванился, и тем и сем хвалился. «Что? — говорит он кляче той. — Бывал ли на тебе убор когда такой, Каков убор ты видишь мой? И знаешь ли, меня как всякий почитает? Всяк, кто мне встретится, дорогу уступает, Всяк обо мне твердит и всякий похваляет. Тебя же кто на свете знает?» Несносна кляче спесь коня. «Пошел, хвастун! — ему на это отвечает. — Оставь с покоем ты меня. Тебе ль со мной считаться И мною насмехаться? Не так бы хвастать ты умел, Когда бы ты овса моих трудов не ел».

667

Конь верховый. — Вольный перевод басни Геллерта «Das Kutschpferd» («Каретная лошадь»).

1779

Волчье рассужденье

Увидя волк, что шерсть пастух с овец стрижет, «Мне мудрено, — сказал, — и я не понимаю, Зачем пастух совсем с них кожу не дерет? Я, например, так я всю кожу с них сдираю, И то ж в иных дворах господских примечаю, — Зачем бы и ему не так же поступать?» Слон, волчье слыша рассужденье, «Я должен, — говорит, — тебе на то сказать: Ты судишь так, как волк; а пастухово мненье — Овец своих не убивать. С тебя, да и с господ иных примеры брать — Не будет наконец с кого и шерсть снимать».

1779

Паук и мухи

«Постой, — паук сказал, — Я чаю, я нашел причину, Зачем еще большой я мухи не поймал, А попадается все мелочь; дай раскину Пошире паутину, Авось-либо тогда поймаю и больших». Раскинув, нажидает их; Все мелочь попадает; Большая муха налетит — Прорвется и сама, и паутину мчит. А это и с людьми бывает, Что маленьким, куда Ни обернись, беда. Вор, например, большой, хоть в краже попадется, Выходит прав из-под суда, А маленький наказан остается.

1782

Соловей и Чиж [668]

Был дом, Где под окном И чиж и соловей висели И пели. Лишь только соловей, бывало, запоет, Сын маленький отцу проходу не дает, Все птичку показать к нему он приступает, Которая так хорошо поет. Отец, обеих сняв, мальчишке подает. «Ну, — говорит, — узнай, мой свет, Которая тебя так много забавляет?» Тотчас на чижика мальчишка указал: «Вот, батюшка, она», — сказал, И всячески чижа мальчишка выхваляет: «Какие перушки! Куды как он пригож! Затем ведь у него и голос так хорош!» Вот как мальчишка рассуждает. Да полно, и в житействе тож О людях многие по виду заключают: Кто наряжен богато и пригож, Того и умным почитают.

668

Соловей и Чиж. — Вольный перевод басни Геллерта «Der Leisig» («Чиж»).