Русская поэзия XVIII века
вернуться

Карамзин Николай Михайлович
Шрифт:

Первая половина 1770-х годов

Ночь

К приятной тишине влечется мысль моя; Медлительней текут мгновенья бытия. Умолкли голоса; земля покрыта тьмою, И все ко сладкому склонилося покою. Прохлада на луга спокойные сошла! Туманов ручеек шумящий облекла И с тихим веяньем от усыпленной рощи Помчались в хижины за колесницей нощи. Как освежило нам ее дыханье кровь! Уединение, молчанье и любовь Владычество своим объяли тихи сени, И помавают им согласны с ними тени. Воображение, полет свой отложив, Мечтает тихость сцен, со зноем опочив. Так солнце, утомясь, пред западом блистает, Пускает кроткий луч и блеск свой отметает. Ах! чтоб вечерних зреть пришествие теней, Что может лучше быть обширности полей? Приятно мне уйти из кровов позлащенных, В пространство тихое лесов невозмущенных, Оставив пышный град, где честолюбье бдит, Где скользок счастья путь, где ров цветами скрыт. Здесь буду странствовать в кустарниках цветущих И слушать соловьев, в полночный час поющих; Или облокочусь на мшистый камень сей, Что частью в землю врос и частию над ней. Мне сей цветущий дерн свое представит ложе. Журчанье ручейка, бесперестанно то же, Однообразием своим приманит сон. Стопами тихими ко мне приидет он И распрострет свои над утомленным крилы, Живитель естества, лиющий в чувства силы. Не сходят ли уже с сих тонких облаков Обманчивы мечты, толпы веселых снов, Сопутники любви, невинности подруги? Уже смыкаются зениц усталых круги. Носися с плавностью, стыдливая луна; Я преселяюся в туманну область сна. Уже язык тяжел и косен становится. Еще кидаю взор — и все бежит и тьмится.

1776, 1785 (?)

Богине Невы

Протекай спокойно, плавно, Горделивая Нева, Государей зданье славно [730] И тенисты острова! Ты с морями сочетаешь Бурны росски озера И с почтеньем обтекаешь Прах Великого Петра. [731] В недре моря Средиземна Нимфы славятся твои: До Пароса и до Лемна [732] Их промчалися струи. Реки гречески стыдятся, Вспоминая жребий свой, Что теперь на них глядятся Бостанжи с Кизляр-агой; [733] Между тем как резвых граций Повторяешь образ ты, Повергая дани наций Пред стопами Красоты. От Тамизы [734] и от Тага [735] Стая мчится кораблей, И твоя им сродна влага Расстилается под ней. Я люблю твои купальни, Где на Хлоиных красах Одеянье скромной спальни И амуры на часах. Полон вечер твой прохлады Берег движется толпой, Как волшебной серенады, Слух наносится волной. Ты велишь сойти туманам: Зыби кроет тонка тьма, И любовничьим обманам Благосклонствуешь сама. В час, как смертных препроводишь, Утомленных счастьем их, Тонким паром ты восходишь На поверхность вод своих. Быстрой бегом колесницы Ты не давишь гладких вод, И сирены вкруг царицы Поспешают в хоровод. Въявь богиню благосклонну Зрит восторженный пиит, Что проводит ночь бессонну, Опершися на гранит.

730

Государей зданье славно— Зимний дворец.

731

…обтекаешь // Прах великого Петра. — Петр I похоронен в Петропавлоском соборе.

732

Парос и Лемнос— острова в Средиземном море.

733

Бостанжи и Кизляр-ага— турецкие придворные звания.

734

Тамиза— французское название реки Темзы (Tamise).

735

Таг(Таго) — река в Испании.

1794

К Музе

Сокрылися навек мои прекрасны дни; За ними скрылися и смехи, и забавы, И нежные мечты, и обещанья славы, - Ты, Муза скромная, урон их замени. Вернее их в своих щедротах, Отдай мне суеты ребячества; доставь Еще мне счастье зреть старинны басни въявь И воздыхать еще о нимфах и эротах. Кому ты в юности сопутницей была, Того и в охлажденны леты, Когда суровый ум дает свои советы, Ты манием зовешь волшебного жезла В страны роскошны и прелестны, Страны, одной тебе известны, Послушные тебе где льются ручейки, Где сладостной твоей улыбкой Яснеют небеса, где веют ветерки И вьется виноград с своей лозою гибкой. Но где равно, когда нахмуришь бровь, Во основаниях колеблется природа, И меркнет свет, и стынет кровь, И потрясаются столпы небесна свода. О, милые мечты, которых суета Имеет более цены и наслажденья, Чем радости скупых, честолюбивых бденья И света шумного весь блеск и пустота! Любимцам, Муза, ты Елизий сотворяешь И щедро сыплешь вкруг сокровища весны! Куда не прилетишь, там счастье водворяешь И украшаешь все страны. Покинув берега Ионии роскошной, От сени тайныя, где твой Гораций пел, [736] Ты посещаешь днесь край западный, полнощный, И новый для харит Темпей [737] уж там расцвел, Где дики племена вели кровавы ссоры. Приступна всем равно и смертным и странам, Ты усмирять спешишь свирепые раздоры И благосклонствуешь враждебным берегам. Делясь меж Галлии [738] и между Албиона [739] , Внушаешь Валлеру [740] и Лафонтену ты Неподражаемы черты, Которым нет ни правил, ни закона. Влагаешь чувство красоты И в резвое дитя мечты На берегах Авона, [741] И в гордого певца [742] , Который убежал из хижины отца, От влажных берегов архангельского града, Чтоб всюду следовать, дщерь неба, за тобой И лиру соглашать с военною трубой. Тобою внушена бессмертна «Россиада»; Тобою «Душенька». Ты с бардом у Невы [743] Приносишь смертному дар истин вдохновенных Иль водишь сладостно в окрестностях Москвы За бедной Лизою всех чувством одаренных. [744] И мне с младенчества ты феею была, Но, благосклоннее сначала, Ты утро дней моих прилежней посещала. Почто ж печальная распространилась мгла И ясный полдень мой своей покрыла тенью? Иль лавров по следам твоим не соберу И в песнях не прейду к другому поколенью? Или я весь умру?

736

Покинув берега Ионии роскошной, // От сени тайныя, где твой Гораций пел… — Гораций начал писать стихи во время пребывании в Греции, обучаясь философии в Афинах.

737

Темпей— живописная долина в Древней Греции.

738

Галлия— Франция.

739

Альбион— Англия.

740

Валлер— Уоллер Эдмунд (1605–1087) — английский политический деятель и лирический поэт.

741

…резвое дитя мечты // На берегах Авона— Шекспир, который родился в городе Стратфорде-на-Эвоне (Авоне).

742

Гордый певец— Ломоносов.

743

…с бардом у Невы… — с Державиным.

744

Иль водишь сладостно в окрестностях Москвы // За бедной Лизою всех чувством одаренных.— Имеются в виду почитатели повести Н. Карамзина «Бедная Лиза».

1790-е годы

Ю. НЕЛЕДИНСКИЙ-МЕЛЕЦКИЙ

ПЕСНИ

«Ты велишь мне равнодушным…»

Ты велишь мне равнодушным Быть, прекрасная, к себе. Если хочешь зреть послушным, Дай другое сердце мне. Дай мне сердце, чтоб умело, Знав тебя, свободным быть; Дай такое, чтоб хотело Не одной тобою жить. То, в котором обитает Несравненный образ твой, Сердце, что тобой страдает, То и движется тобой. В нем уж чувства нет иного, Ни другой в нем жизни нет. Ты во тьме мученья злого Жизнь, отрада мне и свет. Верность я ль к тебе нарушу? Вздох мой первый ты взяла! И что я имею душу, Ты мне чувствовать дала. Ты мне душу, ты вложила; Твой же дар несу тебе. Но ты жертвы запретила: Не дозволю их себе. Лишь не мучь, повелевая, Чтоб твоим престал я быть! Чем, в безмолвии страдая, Чем тебя мне оскорбить? Разве чтишь за преступленье Взор небесный твой узреть, Им повергнуться в смущенье И без помощи… терпеть!

1792

«Выйду я на реченьку…»

Выйду я на реченьку, Погляжу на быструю — Унеси мое ты горе, Быстра реченька, с собой! Нет, унесть с собой не можешь Лютой горести моей; Разве грусть мою умножишь, Разве пищу дашь ты ей. За струей струя катится По склоненью твоему; Мысль за мыслью так стремится Всё к предмету одному. Ноет сердце, изнывает, Страсть мучительну тая. Кем страдаю, тот не знает, Терпит что душа моя. Чем же злую грусть рассею, Сердце успокою чем? Не хочу и не умею В сердце быть властна моем. Милый мой им обладает, Взгляд его — мой весь закон. Томный дух пусть век страдает, Лишь бы мил всегда был он. Лучше век в тоске пребуду, Чем его мне позабыть. Ах! коль милого забуду, Кем же стану, кем же жить? Каждое души движенье — Жертва другу моему. Сердца каждое биенье Посвящаю я ему. Ты, кого не называю, А в душе всегда ношу! Ты, кем вижу, кем внимаю, Кем я мышлю — кем дышу! Не почувствуй ты досады, Как дойдет мой стон к тебе. Я за страсть не жду награды, Злой покорствуя судьбе. Если ж то найдешь возможным, Силу чувств моих измерь, Словом ласковым, хоть ложным, Ад души моей умерь.

1795

«Ох! тошно мне…»

На голос: «Девчина моя»

Ох! тошно мне На чужой стороне; Все постыло, Все уныло: Друга милого нет. Милого нет, Не глядела б на свет; Что, бывало, Утешало, О том плачу теперь. В ближнем леску Лишь питаю тоску, Все кусточки, Все листочки Там о милом твердят. Будто со мной Там сидит милый мой, Забываюсь; Откликаюсь Часто на голос свой. Милого нет! Ах, пойду за ним вслед: Где б ни крылся, Ни таился, Сердце скажет мне путь. Ох! тошно мне На чужой стороне! Слезы льются, Не уймутся: В них отрада моя.

1796

«Свидетели тоски моей…»

Свидетели тоски моей, Леса, безмолвью посвященны! Утехами прошедших дней В глазах моих вы украшенны. Поныне счастливой мечтой Всегда средь вас я наслаждаюсь И чувством радостным питаюсь, Анюту мысля зреть с тобой! Нет места в темных сих лесах, Где б не мечтался зрак мне милой — Всечасно он в моих глазах, Всегда живет в душе унылой. От места к месту я спешу, Где быть любезной вображаю, Ее отвсюду ожидаю, У твари всей ее прошу. Что вправду милой нет со мной, Поверить сам себе не смею, — Вот там она… вот за горой… По этой тропке встречусь с нею… Ищу вкруг каждого куста, Где с милой мы бывали прежде; Внимаю в смутной я надежде И шуму каждого листа. Журчащие вокруг ручьи! Всего мне боле в вас отрады; Анюта прелести свои Вверяла вам, ища прохлады. В полдневны летние часы, Как птички при кустах таятся. Струи, бывало, к ней теснятся, Спеша ласкать ее красы. Лишенному утех прямых, Отрада мне в их вображеньи, Для чувствий пламенных моих Во всем я вижу наслажденьи. Как после солнца теплоту Хранит земля средь знойна лета, Огнем так милых глаз нагрета, Душа хранит об них мечту. О время! быстротой своей Яви услугу мне полезну! Скорее достигай тех дней, В которы мне узреть любезну! На медленность твою впервой Ты жалобы мои внимаешь… Но, время! ты того не знаешь, Что нет души моей со мной.

1790-е годы

И. КРЫЛОВ

БАСНИ

Стыдливый игрок

Случилось некогда мне быть в шумливом мире; Сказать ясней, мне быть случилося в трактире; Хотя немного там увидеть льзя добра, Однако ж тут велась изрядная игра. Из всех других поудалее Один был рослый молодец, Беспутства был он образец И карты ставил он и гнул смелее; И вдруг Спустил все деньги с рук. Спустил, а на кредит никто ему не верит, Хоть, кажется, в божбе Герой не лицемерит. Озлился мой болван И карту с транспортом поставил на кафтан. [745] Гляжу чрез час: Герой остался мой в камзоле, Как пень на чистом поле; Тогда к нему пришел От батюшки посол И говорит: «Отец совсем твой умирает, С тобой проститься он желает И приказал к себе просить». «Скажи ему, - сказал мой фаля, - Что здесь бубновая сразила меня краля; Так он ко мне сам может быть. Ему сюда придти нимало не обидно; А мне по улице идти без сапогов, Без платья, шляпы и чулков, Ужасно стыдно».

745

И карту с тронспортом поставил на кафтан— то есть вместо денег поставил на карту кафтан.