Он кивнул на кувшин и объедки.

— Надоело. Немного, — промолвил Брехт.

— И отлично! Выпивка и девочки — это хорошо, но ты помнишь, о чем мы с тобой договаривались?

— Помню. Я должен за это заплатить, — кивнул молодой орк. — Только я вроде как уже рассчитался. Полторы четверти назад, когда мы… э-э… грабили того купца. И за три дня до того, когда…

— То была проверка. — Шаман поднял руку. — Я должен был понять, достоин ли ты того, чтобы поручить тебе серьезное дело.

— И как? Я выдержал испытание?

— О да! И я пришел, чтобы договориться с тобой кое о чем. Как насчет двадцати золотых?

На ладони шамана в свете догоравших угольков очага тускло блеснул металл.

— Еще тридцать получишь после того, как справишься с заданием. Тебе дается всего трое суток, после чего задание все равно должно быть выполнено, но с деньгами придется распрощаться. Ты не только не получишь свою тридцатку, но и каждый день просрочки будет стоить тебе одного золотого.

За два с небольшим месяца, что прожил в лабиринте, Брехт успел узнать цену деньгам. Так уж получилось, что дома он, как самый младший, редко получал на руки хоть сколь-нибудь значимую сумму, а поступив в войско императора, оказался на всем готовом и не нуждался в деньгах. И вдруг теперь на него обрушилось прямо-таки невиданное богатство. Когда его принимали сюда, выдали аванс — пять золотых монет, на которые он шиковал целых три дня. Потом деньги кончились, и ему намекнули, что их нужно отработать. Он отработал — и получил кроме заверения что ничего не должен, еще два золотых.

Дальше — больше. Поручения были мелкие, да и оплата скромная. Но это…

— Что надо сделать?

Сорка очень любила отца. Каспар Каур был единственным близким ей существом, поскольку матери девочка не знала. Правда, иногда из глубин памяти всплывало строгое лицо и тихий мягкий голос, в котором время от времени проскальзывали странные скрежещущие нотки, но это было все. Мать исчезла, когда девочка была совсем маленькой, и отец ни разу не сказал дочери, что с нею случилось. Он повторял лишь, что мама ее очень любила и любит до сих пор, где бы ни была.

Подруг у Сорки не было, возлюбленного — тем более. Они с отцом жили очень уединенно, и лишь иногда в их дом приходили соплеменники — другие магри. Несколько раз они приводили с собой детей, и тогда Сорка играла с ними.

Нет, пока она была совсем ребенком, у нее были приятели из числа соседских ребятишек, но по мере взросления друзья стали отдаляться от нее. Родители весьма доходчиво объяснили им, что их беловолосая подружка — из презренной расы магри, водиться с которой просто опасно для жизни. Поверив родителям, дети раз и навсегда изгнали странную девочку из своих рядов.

О том, что они магри, Сорка узнала не сразу — отец, как мог, старался оттянуть неизбежную встречу с реальностью. А она заключалась в том, что пятьсот лет назад поверженная раса оказалась на положении изгоев. Магри лишили родины, им запретили говорить на родном языке, уничтожили их культуру и делали все, чтобы магри исчезли с лица земли. Для этого им разрешили иметь только одного ребенка в семье и сурово карали за попытку произвести на свет второго младенца.

Сорке было шестнадцать лет, когда отец впервые взял ее на казнь «согрешившей» магри. Обнаженную женщину привязали к столбу посреди площади, глашатай зачитал приговор, и палач разрезал ей живот, после чего вынул нерожденного младенца и раздавил, оставив несчастную женщину умирать от страшной раны. Помост заключили в магическую клетку, чтобы никто из соплеменников не пришел на помощь, но ослепленный горем муж бросился к ней — и заживо сгорел в магическом огне. Их оставшегося сиротой сына куда-то увели.

Сорка потом долго рыдала на груди отца, отказываясь верить в то, что мир настолько жесток. А Каспар лишь гладил дочь по голове, и лицо у него было при этом такое задумчиво-отрешенное, что девочка внезапно похолодела от страшной догадки: «Мама… Она — тоже…»

— Нет, дитя мое. — Отец впервые за тот день улыбнулся. — Твоя мать никогда не стояла у такого столба… И не встанет!

Так девочка узнала правду об исчезновении своей матери — та сбежала, спасая второго ребенка. И, судя по всему, ее побег закончился удачей. Но где теперь мать и почему не дает о себе вестей, никто не знал.

С возрастом пропасть между Соркой и остальным миром только углубилась. Соседи почти не разговаривали с презренными магри, торговцы старались обслужить ее в последнюю очередь и никогда не делали скидок, тем более не соглашаясь отпускать товары в долг. Отец, получивший прекрасное домашнее медицинское образование, не мог найти работу и был вынужден перебиваться случайными заработками. А налоги в казну требовалось платить независимо от того, есть ли у тебя деньги. Сорка помогала отцу, вместе с соседкой-белошвейкой подшивая кружева к сорочкам.