Шрифт:
Вальдемар пытался перевести разговор на иные темы, но баронесса упорно возвращалась к дочери:
— Представь себе, Вальди: она перестала мне писать! Обиделась на мою дружбу с Барскими! Соплячка! Ради ее капризов я не откажусь от друзей!
Вальдемар скрипнул зубами, но ответил спокойно, не без иронии:
— Да, было бы странно, если бы вы избегали Барских… после всего, то произошло…
— Что?
— Ничего. Разрешите с вами попрощаться, тетя…
— Подожди. Кто это с тобой? Un beau garсon! (какой симпатичный юноша, фр.)
Но Вальдемар уже быстро удалялся, забыв даже представить пани Идалии Богдана, стоявшего поодаль и не сводившего глаз с молоденькой красивой немки, гулявшей по перрону в сопровождении маменьки и папеньки.
Тут Вальдемар увидел Барского с дочерью. Пот выступил у него на лбу, в душе болезненно всколыхнулись воспоминания, гнев, отвращение. Лицо его не дрогнуло, но покрылось смертельной бледностью, взгляд стал ледяным.
Барские заметили его. Граф отступил на шаг, побагровев. Зато Мелания, хотя и потрясенная неожиданной встречей, смело шла вперед, дерзко и вызывающе глядя на Вальдемара.
Вальдемар прошел мимо них, словно мимо телеграфных столбов, притворяясь, будто не видит, вошел в здание вокзала.
Мелания невольно зажмурилась — ей показалось, что взгляд майората обжигает, словно раскаленное железо. Вальдемар уже сидел в вагоне, когда вошел веселый, ухмыляющийся Богдан:
— Ну вот, мне удалось перекинуться словечком с милой Гретхен! Ни одна девица не устоит перед моим испепеляющим взглядом! Я представился ей князем Абракадабра-Абра, происходящим по прямой линии от Магомета и турецких святых. И она поверила, святая невинность, благо ее фамилия весьма прозаична — Мюллер… Бог ты мой, Мюллер — и такая красивая! Ах, дядя…
Тут он взглянул на Вальдемара, и улыбка пропала с его лица.
Майорат сидел, притворяясь, будто спокойно читает газету. …
Когда поезд тронулся, Богдан придвинулся ближе и спросил тихо:
— Дядя, та красивая дама… мимо которой вы прошли, как мимо пустого места… неужели это та самая… анонимные письма…
— Да, — сказал майорат. — Это был Барский с дочерью.
Богдан задумался и шепнул:
— Они получат свое…
XX
Вальдемар отдавал много времени ненавязчиво; воспитанию кузена, но юноша во многом оставался него загадкой, частенько майорат не мог понять, где нем хорошее, где плохое. В характере Богдана хаотически перемешались все качества, но он, безусловно обладал острым умом и живым темпераментом. На вопрос майората, кем он собирается стать, Богдан ответил не без удивления:
— Останусь тем, кто я есть: большим паном!
— А что такое, по-твоему, «большой пан»?
— Объект и одновременно проблема… Большой пан может оказаться и большим прохвостом, и большим благодетелем. Последнее в полной мере относится к тебе, дядя, так о тебе все говорят. О Барском тоже много говорят, но он — из первых… Однако и ты, он — большие паны…
— Значит, титул сам по себе еще не ослепляет тебя. Прекрасно… Но к какой из категорий склоняются твоя симпатии?
Богдан, по своему обыкновению, усмехнулся:
— Я не люблю крайностей. Останусь посередине и сотворю новую категорию: благородных прохвостов! Крайности — такая скучная вещь…
— Тебе следовало бы поступить в университет, — сказал майорат.
— Денег нет, — буркнул Богдан.
— На это найдутся, будь спокоен. Выбери себе специальность, и я порекомендую тебе университет.
— Ох, дядюшка! Не смогу я стать бакалавром! Хватит с меня и семи классов! Снова за парту? Нет уж, увольте! Да и не верю я во всю эту науку. Если голова на месте, сам всему научишься, тут и сто университетов не помогут! Я много знаю, много читаю… философии, правда, не учен, но это не мешает. Изобретателем становиться не собираюсь. Об одном только жалею…
— Что у тебя такие взгляды? — хмыкнул майорат.
— Нет. Что Черчин не мой.
— Ты бы и его пустил по ветру.
— Может, и нет! Имение — вещь серьезная. Дайте мне денег — и я из жизни извлеку такую квинтэссенцию, что и философам не снилась!
Проверив, как обстоят дела с финансовым положением Богдана, майорат обнаружил, что это и делами-то назвать нельзя. Молодой человек давно растратил выделенную ему долю наследства и залез в долги. Его мать написала Вальдемару, что знать не хочет беспутного сына и больше не даст ему ни гроша, а Черчин со всеми прилегающими поместьями отошел в безраздельную собственность Виктора Михоровского, старшего брата Богдана.