Но, вероятно, наибольшим триумфом звукометрии было подавление «Большой Берты». «Фриц» стал убивать женщин и детей в Париже, стреляя по мирному городу из своего горного оплота в Лане за 70 миль. Французская разведка немедленно приняла меры. Назначили целую артиллерийскую разведывательную службу специально для наблюдения за «Большой Бертой». Над местом, где могла скрываться «Большая Берта», постоянно парили разведывательные самолёты; на каждом из них было радиооборудование, и наблюдатель мог сообщить обо всём, что видит. Звукоуловитель расположился напротив Ланского сектора; устроили специальную радиостанцию для перехвата сообщений, передаваемых «Берте»; отдельная группа наблюдателей следила за вспышками выстрелов чудовища.

Как только «Берта» открывала огонь, вся эта разведывательная система начинала лихорадочно работать; почти каждый раз новую позицию «Берты» быстро обнаруживали и открывали интенсивный контрбатарейный огонь из специально установленных «противобертовых» орудий. В дополнение к этому, на вновь обнаруженную позицию сбрасывали большие бомбы с самолётов, также предназначенные исключительно для «Берты». Это триумф искусного, не бюрократического сотрудничества, в котором все люди, связанные с «противобертовой» работой, объединялись под одним командованием, независимо от того, были ли они артиллеристами или лётчиками.

Говоря о звукоуловителях, я вспомнил одну маркитантку. В винной лавочке на узкой гористой главной улице Арраса жила молодая французская девушка, которая благодаря чуткому слуху и постоянному гулу орудий превратилась в живой звукоуловитель. Сидя в своей лавочке, она могла сказать, где расположены немецкие батареи, обстреливавшие Аррас; для этого ей надо было просто прислушаться к выстрелам. Право, она была прекраснейшим из всех противобатарейпых средств. Вы сидите, бывало, после обеда, потягивая шампанское, как вдруг бухнет германская батарея. Снаряд с визгом проносится над головой, и почти одновременно мадемуазель говорит: «Это 155-миллиметровая, в Невилле»; или «Это какая-то новая, я до сих пор не слышала её». Она могла по звуку даже различать калибры. Однажды для опыта мы сравнили её замечания, сделанные накануне, с официальным списком действующих батарей, выпущенным на утро. Девушка во всех случаях была права.

Самым важным и, конечно, наиболее интересным в разведывательной работе был допрос военнопленных. Офицеры британской разведки во Франции допросили в общей сложности до 300 000 пленных немцев всех чинов — от полковника до рядового. Гаагская конференция постановила, что военнопленный обязан отвечать только на вопросы, касающиеся его имени и полка; обо всём остальном он может не говорить. Это существовало, конечно, только на бумаге. Пленным задавали миллионы вопросов и получали столько же ответов. Средний немец представлял курьёзную смесь: он был неглуп, глубоко патриотичен и всё же говорил — просто из желания показать, что он кое-что знает. Хвастливый, тщеславный гунн!

Можно смело сказать, что союзная разведка узнала от захваченных немцев в два раза больше, чем противник от пленных французов или британцев. В захваченных немецких документах постоянно встречались жалобы на то, что «французы отказываются говорить», а «британцы, по-видимому, ничего не знают». При допросе пленных сказывались национальные типы и характеры. Захваченный француз, сообразительный и самый осведомлённый из всех солдат мира, отказывался говорить из пылкой любви к Франции и ненависти к варвару.

Средний британский солдат искренне не имел ни малейшего интереса к войне, за исключением того, что касалось его лично. Он мог наговорить с три короба допрашивающему немцу, но ни на один действительно серьёзный вопрос ответить не сумел бы; впрочем, он не ответил бы, если б и мог.

Однажды для опыта я задал одному британскому солдату ряд общепринятых вопросов, как если б я был германским офицером, однако с той небольшой разницей, что моя жертва дала обещание говорить всё, что знает. Результаты этого допроса были таковы, что союзники могли бы без всякого ущерба для себя подбросить «показания» моего «Томми» в немецкие окопы. Конечно, иногда британские солдаты выдавали ценные сведения, мы об этом узнавали из захваченных германских документов. Были даже случаи, когда британских солдат подозревали в том, что они поставляли противнику информацию.

Обе стороны почему-то не проявили изобретательности в попытках предотвратить предательство со стороны попавших в плен солдат. Германские офицеры говорили своим солдатам: «Британцы убивают пленных, безразлично, дают ли они информацию или нет. Лучше не говорите ничего».

Мы долго совсем ничего не предпринимали, а затем стали просто предостерегать: «Если будете захвачены в плен, не рассуждайте о войне или о военных событиях с кем бы то ни было, даже если эти люди будут в британской форме: они могут оказаться офицерами немецкой разведки».

Другое напоминание гласило: «Не обсуждайте военных событий, когда будете взяты в плен, даже со своими товарищами, захваченными вместе с вами. Противник может вас подслушать с помощью особых приборов».

Словом, если попадёте в плен, говорите о погоде. Однако с пленными немцами редко беседовали о погоде. Разговоры вертелись больше вокруг таких вопросов: «Вы из какого полка?», «Какую линию занимает ваш полк?», «Какие полки стоят справа и слева от вашего?», «Какие войска во втором эшелоне?», «Какие войска в резерве?».