Поглядывая в его сторону с легкой насмешкой, она шепнула мне, что он хоть и сильнейшей в своей области, но, похоже, просто не соображает, что живет уже в другом мире. В его времени пластическая хирургия была все еще бзиком отдельных придурков, настоящие мужчины никогда до нее не опустятся, как не сменят коней на автомобили, а шпаги на пистолеты.

Люцифер ревниво прислушивался к нам, глазки горят, когда смотрит на Эльвиру, подобострастно хохотнул и напомнил, что когда-то на осмелившихся в коротких юбках выйти на улицу смотрели как на шлюх, проституток, шалав, с которыми неприлично не то чтобы в кафе, но даже оказаться рядом. Потом, когда короткоюбочных стало больше и еще больше, произошел переворот: короткие стали нормой, а в длинных с подачи короткоюбочных ходят, как вы понимаете, отсталые дуры, дурищи и совсем уж набитые.

– Нашему нынешнему сотруднику, – подсказал он, – нужно просто раскрыть глаза.

– На что? – спросил я.

– Что он отстал от жизни, – авторитетно сказал Люцифер.

Эльвира вздохнула, а Корнилов подошел, послушал, сказал авторитетно:

– От жизни – это от моды? С Уваровым это не прокатит. Плевал он на моду. Как и я, кстати.

Люцифер сказал обиженно:

– Тогда зачем подтяжку лица делал? Не для того ли, чтобы выглядеть моложе?

– А мода при чем? – спросил Корнилов. – Да плевал я на нее с высокого дерева! Когда я стал видеть в зеркало помолодевшую морду, я и работать стал больше. Так, как положено с такой мордой. С подтянутой мордой я сам стал подтянутее! И спину стал держать прямее, и пузо втягиваю без всякой липосакции… Но, главное, работаю больше.

Эльвира сказала лукаво:

– Точно без липоксации? Фигура у вас просто, как у бодибильдера.

– Точно, – сказал Корнилов польщенно. – Но наметил во время отпуска пройти курс. Килограммов пять нужно убрать с боков и пуза.

Как быстро меняется мир, мелькнуло у меня. Вчера имплантники были предметом насмешек и снисходительного презрения, а сейчас уже все, кто переделывает лицо, накачивает губы, вставляет имплантаты в сиськи и прочие места – передовые и прогрессивно мыслящие люди. А вот те, кто тыкал в них пальцем и тупо гыгыкал – остались в прошлом. Они все еще есть, но теперь понятно, что это самые тупые, ограниченные и косные люди, вне зависимости от их пола и возраста. Им оставаться в прошлом, с ними стесняются общаться, стараются избегать контактов, как в прошлом сторонились бомжей и вшивых нищих.

А теперь вот распространяется твердое убеждение, что брать их в сингулярность не следует, какие бы они хорошие ни были, как бы не кормили бродячих собак и не подбирали выпавших из гнезд птенчиков.

К Уварову потянулись с листочками запросов, кому что надо и в каком количестве, он деловито сосканил перстнем, кивнул, лицо приняло деловитое выражение.

– Это все нетрудно, – сказал он. – Надеюсь, у вас будут и посложнее запросы. А то как-то скучно с вами.

– И спать с нами хочется, – добавил в тон Люцифер.

Уваров посмотрел на него свысока.

– Это у вас этот… как его, юмор?.. Ничего, скоро юморить перестанете…

Он произнес так зловеще и с подтекстом, что Люцифер испуганно оглянулся по сторонам, словно кто-то уже подкрадывается с занесенным над головой топором.

– Чего это вдруг?

– Перестанете? – спросил Уваров.

– Ну да… Ничего я не перестану!

Уваров вздохнул:

– Тогда жаль вас будет потерять из рядов этого великолепного коллектива. Как я слышал, дураков здесь не держат.

Люцифер сказал обиженно:

– Юмор, по-вашему, дурость?

Уваров поглядел на него свысока.

– Мальшик, а назовите-ка юмористов… давай самых великих и известных, которыми восторгались совсем недавно… Неважно, эстрадники или писатели! Давайте-давайте!.. А теперь скажите, сколько из них осталось. Нет, не померли, их не убили. Да только уже не острят. Почему, не задумывались?

Люцифер подумал, усердно морщил лоб и двигал бровями, наконец сказал рассерженно:

– Ладно, скажите, если вы как-то и зачем-то задумывались!

Уваров отмахнулся:

– И я не задумывался, это же очевидно. Юморение – признак незрелости ума. Подростковость, детское бунтарство, когда воюют против усего, высмеивая и снова высмеивая. Но подростки, бывает, взрослеют… Вы об этом слышали? Правда?.. как странно… Тогда еще не все потеряно. В общем, взрослые не острят.

Вертиков сказал издали:

– А вот Люцифер острит. А уж куда взрослее!

Уваров отмахнулся:

– У него развитие ребенка.

Вертиков спросил с удовольствием:

– Хотите сказать, что он дурак?

Уваров посмотрел на надувшегося Люцифера и покачал головой:

– Разве все ребенки дураки?

– То ребенки. А если взрослый на уровне ребенка, то дурак?

Уваров широко улыбнулся:

– Это вы сказали, не я. Значит, с вами не все потеряно.

Люцифер все еще морщит лоб, Уваров посматривал снисходительно, память у него прекрасная, помнит всех известных юмористов еще с начала падения коммунизма, тогда их развелось особенно много, почти все и сейчас еще живы, но их острение продолжалось всего несколько лет, потом угасло. Один-два сумели перебраться во взрослую литературу, хотя успехов там не достигли, там требования повыше, а конкуренция посильнее, а остальные так и вовсе после долгого молчания перешли в стан пенсионеров.