– Эге! Я был не один!

– И это очень досадно для вас, да, Дорвиль?

Я прыгаю на него и бросаю его на землю.

Пленник у нас сменился, но руки нового пленника связаны все теми же, наскоро починенными, подвязками, что и руки бывшего легионера. Сообщник Кастеле сидит на ящике, спиной к облезлой стене. При робком и пляшущем свете разноцветных свечек наши лица похожи на свирепые морды инквизиторов.

– Вы с Блуа,– обращаюсь я к своему «клиенту»,– вы с Блуа… я предпочитаю имя Блуа; с тем, другим именем у меня связано слишком много воспоминаний о молодости, проведенной здесь… Вы с Блуа были в сговоре. Возможно, именно вы сообщили ему место и время той встречи. Я не буду на этом останавливаться – мне ничего об этом не известно. Но все же я начну свой рассказ приблизительно с этого времени.

– Как будто вы там были! – усмехается тот, со связанными руками.

– Ну, я охотно начал бы с того момента, когда я приступил к своим обязанностям, но события, без учета которых невозможно как следует во всем разобраться, произошли раньше. Итак, алжирское дело. Блуа, набив карманы деньгами, смывается в свой родной город. Надо отдать ему должное: он надежный партнер. Он увильнул от тюрьмы, вы нет. Но он ждет, пока вы освободитесь из-под стражи, чтобы заняться спрятанными деньгами. Вот почему он медлил. После создания организации «бале роз», имеющей единственную цель – заманить в ловушку банкира или кассира банка, будущее начинает представать в розовом свете. Конечно, есть маленькие неприятности. Например, один оранец по имени Балуна – впрочем, это уже отдельное дело – получил свое сполна в Катр-Кабан, что наводит на мысль, что среди репатриантов есть злопамятные и очень проворные парни. С другой стороны, проныры, окружающие слепого, похоже, начали действовать с вполне определенными целями. Но они ничего не успеют сделать. Уже близко то время, когда можно будет наконец достать эти чертовы деньги и использовать их по-настоящему (а не маленькими порциями, как раньше). Один тип из банка, попав в ловушку в магазинчике «Мирей, безделушки», вынужден будет обменять вам деньги… Итак, будущее, которое вас ожидает, рисуется в розовом свете… Но вас ожидает не только прекрасное будущее, но и еще кое-что. А именно: Сигари, шпик с лошадиными зубами. Да, это тяжелый удар. Когда вокруг столько опасностей, появление этого типа, который хочет получить деньги, который без конца будет требовать еще и еще, который может выдать вас алжирцам… Блуа убирает Сигари. Преднамеренно и с холодным расчетом или случайно, во время какой-нибудь стычки, например? Не знаю, можно только предполагать.

– Не лишайте себя такой возможности,– иронизирует Дорвиль.– У вас, как мне кажется, большие способности строить предположения. Особенно такие, которые приводят к темным местам.

– Ты бы лучше заткнул свою глотку! – медовым голоском произносит кетчист, который, по-видимому, принимает на свой счет намек по поводу темных мест.

– И вы сделайте то же, Адриан! – приказывает капитан.

В ответ Адриан что-то ворчит. В воздухе витает дух неповиновения. Одним солдатом меньше. Я продолжаю:

– Убийство Сигари приводит к катастрофе. Аньес, «балерина» из организации апологетов секса, новой OAS, так сказать, становится неожиданной свидетельницей разговора между двумя прохвостами (из которого она узнает о невиновности своего отца) и убийства шпика. Такой свидетель вам ни к чему. Я не знаю, какую участь готовил ей Блуа. Может быть, ему нужно было время подумать… Как бы то ни было, он везет всю компанию сюда: Аньес в разорванном вечернем платье, в ее «униформе», и Сигари (Сигари к этому времени уже труп, позже его сбросят в колодец). Блуа еще не знает, как он поступит с Аньес, а пока он оставляет ее в этом доме, на убогом ложе, связанную, с кляпом во рту и наверняка без сознания. В конце концов, думает он, если бы она умерла сама, это было бы даже лучше.

– Вы что же, на самом деле сидели в голове этого персонажа, а? – прерывает меня наш пленник.

– Я пытался туда забраться, хотя там довольно омерзительно… Аньес не умирает. Ее освобождает один славный малый, цыган, который держит ее у себя в фургоне несколько дней. Похоже, она была немного не в себе. Я потом расскажу, какой путь она проделала до того, как попала под груду опилок в своем родном доме… Ее бегство – еще один тяжелый удар для вас. Куда она отправилась? Вдруг она рискнет заявиться без предупреждения? В конце концов, поскольку ничего не происходит, вы успокаиваетесь. Может быть, она где-нибудь сдохла. Это случается… А тем временем вы не перестаете утешать Дакоста, взволнованного исчезновением дочери, и искусно поддерживаете его в состоянии нерешительности и апатии. Потому что… Минуточку! Что? Ваши заявления типа: «Нужно кончать с этим. Я о вас подумал…» и т.п.– как же! Это Лора Ламбер заставила вас действовать, со свойственной ей любовью командовать. Она сама мне об этом сказала. Без ее вмешательства вы бы не пошевелились. У вас и так уже было полно неприятностей. Вы не собирались вызывать из Парижа человека, который обязательно подбросит вам еще новых… Но Лора заставляет вас позвонить мне в Париж и одновременно звонит сама. И в этот момент, я думаю, в ваших умных головах зарождается одна мысль. Поскольку вы не можете ни избежать моего приезда, ни убрать меня сразу же по приезде, вы решаете мною манипулировать. Блуа воображает, конечно же, что я все еще тот ребенок, которого он знал «вот такусеньким». Вы собираетесь навести меня на Дакоста, зародить у меня сомнения на его счет (о причастности его к алжирскому делу). Если бы благодаря Бюрма и при его поручительстве, рассуждали вы, «вина» Дакоста вышла наружу, то это успокоило бы горячие головы и остановило бы изыскания этих кретинов, которые суетятся под ногами и продолжают представлять опасность. Какую радость вы, наверное, испытали, старина, когда я вам признался, насколько Дакоста мне несимпатичен. Все складывалось как нельзя лучше. Яро защищая Дакоста, вы одновременно вашими недомолвками, умолчаниями, покашливаниями… заверениями в дружбе пытались укрепить во мне сомнения в его невиновности. Да, это было великолепно проделано! Правда, классно. Конечно же, вы выражали общее мнение. Но все равно, это было здорово. Блуа гоже был великолепен, когда отвел меня в угол своей гостиной и сказал, что об этом Дакоста, о котором я ему говорил, но которого он сам не знает, слышал нелестные разговоры. Он выглядел таким огорченным – он хотел бы избавить внука своего бывшего сторожа от сомнительных знакомств… Я возвращаюсь к мысли о вашей радости, когда вы поняли, что у меня появились подозрения в виновности Дакоста. Его вина не была уж столь очевидной. Независимо от того, что местонахождение Аньес по-прежнему оставалось неизвестным (возможно, в тот момент вы уже прикончили ее), у меня накапливались факты, которые, как вы опасались, могли привести меня к определенным выводам. Во-первых, дорогие чулки, найленные в комнате Аньес в «Дубках». А возможно, и ее фотография. Правда, фотография, на ваш взгляд, не была особенно опасной. Тогда как чулки… Они были из магазина «Мирей, безделушки», а это могло побудить меня повнимательнее приглядеться к этому магазинчику. Однако посещение магазина, как вы думали, тоже не представляло опасности. Блуа, должно быть, счел, что ему, знавшему меня «вот такусеньким», будет легко завязать со мной отношения – либо сразу после приезда, либо немного погодя. (А моя тетка даже облегчила ему задачу.) Но самым главным было не дать мне установить связь между Аньес и лавочкой на улице Дарано. Я думаю, что перед моим визитом в «Дубки» вы убрали комнату Аньес, но эту пару чулок, завалившуюся под ящик комода, вы не заметили. И вы были сильно раздосадованы, когда я ее обнаружил. В тот момент я не обратил внимания на ваше поведение. Я вспомнил об этом позже, когда стал анализировать все факты.

– Все это очень хитроумно,– комментирует мой «клиент».

– Такова профессия. Другой пример хитроумия. «Бонапарт», который Аньес послала отцу в отчаянии, как бросают бутылку в море… Вы-то знаете, что на нем было написано CAS, начальные буквы фамилии предателя, а не OAS. Эту купюру необходимо уничтожить. Но она у Дакоста. Вы не можете ее взять у него на время, сжечь, а потом сказать, что вы ее потеряли… Как бы то ни было, ночью того дня, когда я приехал сюда, она попадает ко мне. Опасность возрастает. Ведь я могу захотеть исследовать ассигнацию, и у меня могут возникнуть какие-нибудь подозрения. Необходимо ее у меня выкрасть. Это очень легко. Мне предлагают выпить на дорожку стаканчик вина, в который подсыпают наркотики, а дальше просто: вы дождетесь, когда я глубоко засну у себя в номере, а потом обшарите мои карманы. Вы жили раньше в «Литтораль». Как и посетившим меня ворам, вам знакомы там все ходы и выходы. Вам не составит труда забраться в мой номер. Возможно, вам и отмычка не понадобилась. Морто, оглушив меня, сбежал, видимо не закрыв даже дверь. Небольшой сюрприз для вас, когда вы проникаете ко мне в номер, где я валяюсь без сознания. Если у вас и возникают какие-то вопросы, вы откладываете их на потом. Пока что вам нужно забрать компрометирующую банкноту. Что вы и делаете. Теперь по крайней мере не это наведет Бюрма на правильный след. Но тут в игру вступают новые лица. Помимо того типа, который напал на меня в номере, кто-то звонит вам и Лоре. Об этом странном телефонном звонке вы мне говорите только после того, как я сам вас об этом спрашиваю,– мне приходится буквально вытягивать из вас слова. Еще большим потрясением для вас оказались наблюдатель и блондинка с дороги в Праду.

Чтобы ввести в курс почтенную публику, я объясняю, кто какие роли играл. Я продолжаю:

– Вы чувствуете, что существует еще и другая опасность. Какая и что против нее предпринять? Но в общем вы довольны. Вы с радостью констатируете, что я не сомневаюсь: «бонапарта» стащил тот тип, который напал на меня в гостинице. Так. После этого я обнаруживаю труп Кристин Крузэ. Я не мог не обнаружить его. Я не знаю, кто ее убил, вы или Блуа, но, во всяком случае, это было не предумышленное убийство. Предумышленное убийство было бы совершено в другом месте. Поскольку улица Бра-де-Фер очень узкая и по ней не может проехать «похоронный автобус», труп пришлось оставить на месте… Остановимся немного на Кристин. Если бы это зависело только, так сказать, от вас, я бы никогда не пошел к ней. Вы бы просто не включили ее в список знакомых Аньес. Но Дакоста и Лора знали фамилию и адрес этой девушки. Так… Похоже, она была убита во вторник вечером, в тот момент, когда я готовился выйти из поезда в своем родном славном городе. Возможно, ей хотели внушить, как она должна себя вести: приедет Нестор Бюрма, будет задавать вам вопросы, ему нужно отвечать то-то и то-то. Но она вдруг начинает артачиться – она не хочет быть замешанной ни в чем серьезном. Она не видела, как возвращалась Аньес в среду утром, а теперь ей говорят, что она исчезла, а частный шпик из Парижа будет задавать ей вопросы по поводу пропажи Аньес. Она уже обожглась как-то. Сначала история с этим нотариусом, который отдал богу душу прямо во время одной из оргий, затем история с Мод Фреваль, сбежавшей из исправительного дома, которую она приютила. Она, по-видимому, здорово напугана. Словом, она упирается и не хочет делать то, что ей велят. Тогда пришедший к ней гость убивает ее: задушив и раздев, он подвешивает ее на крюке. Теперь уже ни у кого не возникнет сомнений, что это преступление совершил садист. Затем, как обычно, вы убираете квартиру и сжигаете костюм Аньес. Если только это действительно не сделала сама Кристин после того, как узнала об исчезновении Аньес: она могла бросить костюм в плиту из страха, что кто-нибудь из знакомых Аньес сможет его опознать.

– Исчезновение, сожжение… и по-прежнему предположения,– иронизирует Дорвиль.

– Что поделаешь! Кто бы ни бросил костюм в огонь, он полностью не сгорает. Я прихожу к вам, показываю уцелевший кусок и сообщаю о своих открытиях. Вам не нравится, что у меня возникли мысли об убийстве. Но это меркнет в сравнении с тем, что у меня появляются сомнения, которыми я тоже делюсь с вами, а именно: что вы не столько хотите найти Аньес, сколько человека с пятьюдесятью миллионами, чтобы их у него стащить. Конечно, моя гипотеза ошибочна, но вам все равно все это не нравится. И в конце концов вы чуть ли не советуете мне плюнуть на это дело. Вы, должно быть, пришли к заключению, что, какой бы оборот ни приняли события, будет лучше, если меня здесь не будет. Но Блуа вас подбодрит, и вы организуете операцию «Дубки»… Прежде чем я расскажу о ней, мне хочется добавить пару слов о моем посещении (после того как я расстался с вами) улицы Дарано и еще несколько слов о Кристин. На улице Дарано меня чуть не насилует Мирей. Я не знаю, приказали ли ей или она действительно возымела ко мне желание. Впрочем, это ни к чему не приводит. Но Мирей пьяна, и у нее срывается с языка: «Когда о вас говорили…» Правда, она тут же поправляется: «Я имею в виду, в газете…» Я подумал: «Ага! Кто мог говорить обо мне до появления газеты? Дорвиль, Лора, Дакоста? Откуда Мирей это знает? Такое впечатление, что обо мне говорили в ее присутствии». И правда, старина, я думаю… Вы хотите что-то сказать?