Отнеся машинку обратно на стол Эффи Томпсон, он вернулся к себе в кабинет, сел, положив ноги на стол, и закурил сигарету. Покончив с ней, он посмотрел на часы. Было уже половина пятого. Калагэн встал, вышел в приемную и подошел к столу Эффи. Взяв ее блокнот, он написал: "Могу поспорить, что ты купила бежевые чулки".

Закрыв на замок дверь офиса, он поднялся на лифте к себе в квартиру. Быстро разделся, разбрасывая как обычно одежду по полу, поставил маленький будильник на шесть тридцать и лег в постель.

Через две минуты он уже спал.

Вечернее солнце, скользя по крышам домов на Беркли Сквер, заглянуло в открытое окно и осветило золотистыми лучами голубоватый ковер, на котором валялась разбросанная одежда Калагэна.

На столике у кровати зазвенел будильник. Калагэн застонал, проснулся и посмотрел на потолок так, как будто он видел его в первый раз. Затем резким движением свесил ноги с кровати, сел и, запустив пальцы во взъерошенную шевелюру, задумался.

В этот раз об Одри.

Через некоторое время он встал, подошел к комоду и достал свежее нижнее белье, рубашку и костюм. Затем прошел в ванную, принял холодный душ и оделся. Вернувшись в спальню, он налил себе половину стакана виски из бутылки, стоявшей в буфете, и набрал номер телефона Роше.

Ему повезло. Услышав несколько металлический голос подошедшей к телефону леди, он усмехнулся.

– Это вы, Паула? – тихо спросил он. – Говорит Слим Калагэн.

– О-у, неужели?

Ее голос стал очень жеманным.

– Я несколько удивлена, что вы набрались наглости звонить мне, мистер Калагэн.

– Я знаю, Паула, знаю, что вы сейчас думаете, но поверьте, вы неправы. Вы думаете, что мне нужно было отлупить Габби Вентуру, когда он с вами грубо обошелся в тот вечер.

– Ну, а вы как думаете! – воскликнула Паула. – Мистер Калагэн, а не могли бы вы кое-что мне сказать?… Как вы считаете, я настоящая леди?

– В этом не может быть никакого сомнения, Паула, я могу заявить на весь свет, что вы прирожденная аристократка.

Его губы искривились в циничной усмешке.

– Хорошо, – произнесла мисс Роше. – Если вы думаете, что я настоящая леди, а вы считаете себя джентльменом, мистер Калагэн, единственное, что мне хотелось бы знать: почему вы не надрали уши этому вшивому жлобу Габби, когда он обещал засадить меня в тюрьму.

Ее голос поднялся, по крайней мере, на три тона.

– Вот это как раз то самое, Паула, чего вы не понимаете. Послушайте, моя дорогая. Вам не нравится Габби, не так ли?

– Нравится? – взвизгнула она. – Я знаю, что мне понравилось бы сделать с ним. Я бы хотела…

И она объяснила Калагэну, что она хотела сделать с Габби. Калагэн слушал ее внимательно. Когда она закончила, он сказал:

– Я чувствую, что мне тоже хотелось бы этого, но существуют еще и другие способы, чтобы это сделать. В тот вечер я не стал с ним связываться, Паула, потому, что у меня для него припасено кое-что похуже. Как вам это нравится?

– Конечно, нравится. Я все сделаю, чтобы рассчитаться с этим толстым мешком сала.

– Есть еще одна вещичка, моя дорогая. В прошлый раз вы сделали одолжение и приняли от меня небольшой подарок, брошь, помните? Ну так вот, я хорошенечко подумал и решил, что этот подарок для вас не очень хорош.

– Да-а? – спросила она с подозрением. – Что вы задумали? Хотите, чтобы я вернула его вам?

– Ничего подобного, – ответил Калагэн. – Я уже сказал, что он недостаточно хорош для вас, и подумал, что, может быть, вы отдадите его своей подруге или еще как-нибудь отделаетесь от него. Мне подумалось, что вам хотелось бы иметь что-нибудь получше, но я боюсь ошибиться с покупкой. Поэтому я подумал, что мы могли бы сегодня вечером встретиться и вместе пообедать. А я дам вам пятьдесят фунтов, чтобы вы купили себе что-нибудь стоящее.

Мисс Роше заворковала.

– Мистер Калагэн. Или мне лучше называть вас Слим, я всегда нутром чувствовала, что вы джентльмен. И, если у вас есть что-то, что можно использовать против Габби Вентуры, то я до конца с вами.

– Хорошо, – согласился Калагэн. – Давайте встретимся в восемь вечера в Джуел Клаб. Мы пообедаем, и я расскажу вам о своей идее. Пока, Паула.

Он повесил трубку.

Улыбка на его лице была более ехидной, чем обычно.