Забить стальные стойки в лед оказалось не так легко: лед был крепок, как скала. Тем не менее матросы боцманской команды отлично справились с этой задачей, и через некоторое время мы благополучно пришвартовались у импровизированного пирса. Распорядившись сменить ходовую вахту усиленной якорной, я объявил по радиотрансляционной сети, что «Сидрэгон» будет стоять у «пирса» по меньшей мере шесть часов и что всем свободным от вахты разрешается увольнение на «берег» с соблюдением следующих условий: на всех должны быть надеты оранжевые спасательные жилеты, никому не разрешается ходить в одиночку или удаляться по льду за пределы видимости с мостика лодки и, наконец, вахтенному офицеру вменяется в обязанность вести строгий учет всех сходящих с корабля и возвращающихся на него. Я считал эти меры предосторожности необходимыми потому, что люди могли случайно провалиться или в скрытую трещину во льду или в только что замерзшую полынью, покрытую ледяной кашей. Если в таком случае поблизости не будет никого, кто может оказать помощь, то пострадавший наверняка поплатится жизнью.

Во всех отсеках корабля приступили к проведению больших и малых работ, которые не могли быть выполнены в подводном положении и поэтому откладывались до всплытия на поверхность. Все приборы и оборудование, которые нельзя было остановить при движении под Водой, теперь были выключены и подверглись чистке, смазке, регулировке и настройке. Заводские специалисты и ученые тщательно проверили всю ледоизмерительную аппаратуру. Гидроакустики вскрыли специальное устройство для взятия планктоновых проб и зарядили его новыми мешочками. Лайон, Уитмен и Моллой собрали свои приборы, инструменты и журналы и намеревались совершить научную вылазку на лед. Телевизионную камеру поставили в самое высокое положение, чтобы записать на видеомагнитофон все происходящее вокруг корабля. Штурман воспользовался возможностью взять высоты Солнца. Легководолазы готовили свое снаряжение и переодевались для первого погружения под паковый лед. Радисты приступили к испытаниям новой радиоаппаратуры.

Мне и самому очень захотелось совершить прогулку по льду и подышать свежим морозным воздухом. Я спустился вниз за фотоаппаратом и пригласил Робертсона составить мне компанию. Он с удовольствием принял приглашение, и мы поднялись на палубу. На лед уже сошло около половины экипажа. Все резвились, бегали и прыгали, словно маленькие дети. Чтобы перейти на лед, пришлось спуститься в резиновую шлюпку, так как выпуклый борт «Сидрэгона» и выступ ледяного поля соприкасались под водой на глубине около двух метров.

Поверхность ледяного поля была неровной, бугристой, покрытой спрессовавшимся снегом, который с хрустом трескался у нас под ногами. Виднелись уходящие вдаль извилистые гряды нагроможденных торосистых льдин высотой два-три метра — результат столкновения больших льдин и ледяных полей и их налезания друг на друга под действием ветра и течений. Огромные глыбы льда застыли на поверхности ледяного поля в самых причудливых положениях. Под воздействием солнечных лучей лед таял, и на поле образовалось множество «озер». Глубина некоторых из них постепенно увеличивалась, в результате чего «озера» соединились с находившимся подо льдом океаном. Когда температура воздуха снова понижалась, «озера» замерзали и покрывались тонким молодым льдом.

Подняв с поверхности такого «озера» ледяной кристаллик, я попробовал его на вкус и обнаружил лишь очень слабые признаки соли; такой лед вполне можно употреблять в пищу. Из верхних слоев морского льда соль постоянно переходит в его нижние слои; верхние слои после этого тают, образуя пресные «озера». В старое время на китобойных судах в море Баффина часто использовали такие «озера» для пополнения запасов пресной воды.

По проваливающемуся снегу Робертсон и я с трудом отошли от корабля. С профессиональным увлечением Робертсон начал показывать мне различные характерные признаки образования льда. Мы подошли к глубокой трещине в ледяном поле, образовавшейся от испытываемого им огромного напряжения. Многие признаки указывали на то, что эта трещина образовалась давно и пока не закрывается. Но мы знали, что трещины, которые превращаются со временем в разводья и полыньи, могут появиться и снова закрыться очень быстро. Полынья, в которой мы всплыли, начала свое существование именно с такой трещины и увеличилась затем до невиданных размеров благодаря, по-видимому, тому же необычному ветру, который очистил ото льда пролив Барроу и большую часть пролива Викаунт-Мелвилл.

Прошло около часа, когда мне доложили, что легководолазы готовы к погружению. Я должен был возвратиться на корабль. Мы неохотно пошли обратно. Робертсона кто-то отвлек, а я направился к «Сидрэгону». Готовые к спуску в воду Ситон и Брюер встретили меня улыбками.

— Я разрешаю вам погрузиться около льда, но ни в коем случае не под него, — сказал я многозначительно. — Сфотографируйте лед и просто потренируйтесь в движении под водой около него; на сегодня этого будет вполне достаточно, — добавил я.

На какой-то момент на лице Брюера появилось разочарование, но оно быстро сменилось характерной для него веселой улыбкой. Он, по-видимому, знал, что я всегда опасался за благополучный исход этих ныряний больше, чем за что-либо другое, и что никакие уговоры и увещевания не изменят моего решения. Я беспокоился за водолазов не зря. Дело в том, что после погружения они выходили из-под моего контроля и действовали самостоятельно. Конечно, если они окажутся в беде, мы попытаемся вытащить их на поверхность при помощи сигнальных линей, но беда в том, что последние могут безнадежно запутаться в беспорядочно нагроможденных льдинах.

Я вспомнил об одном случае спуска водолазов с ледокола, который производили в начале этого года и который чуть не закончился трагически. Водолазы попали в медленное вертикальное течение, которое увлекло их вниз на тридцать метров, прежде чем они догадались взглянуть на свои наручные глубиномеры. Глубина океана под нами была более трех с половиной тысяч метров. Мы ничем не смогли бы остановить погружение водолазов, кроме сигнальных линей, а сами они могли и не заметить, что глубина погружения быстро увеличивается. В другом известном мне случае водолаз случайно выпустил изо рта загубник и сильно перепугался; этого аквалангиста едва успели вытащить на поверхность живым.