Но чернота жадно тянулась к средоточию смерти. Источник крови находился в спальне. Оттуда же доносился запах — еще не мертвечины, всего лишь дерьма. Лада оказалась прямо перед распахнутой дверью, поэтому успела увидеть в излишних подробностях, откуда взялись кровь и мозги. Узнать жертву было, конечно, едва ли возможно.

Тело лежало на кровати вниз лицом (от которого, судя по расколотому черепу, наверняка мало что осталось). Труп был совершенно голым, из разорванного анального отверстия торчал перепачканный в дерьме и крови предмет, в котором Лада даже с готовым отлететь сознанием узнала свой фаллоимитатор.

«Посмотри, что ты наделала», — промелькнула у нее напоследок странная, явно чужая мысль, как будто всезнающая Рыбка была еще и телепатом-транслятором. А потом во второй раз за это тяжелое утро удар по голове отправил Ладу туда, где нет ничего, кроме возможности отсутствовать какое-то время, прежде чем тебя призовут обратно и кошмар продолжится снова.

За дверью была небольшая, замкнутая со всех сторон площадка — голый бетонный пол, стены, крашенные в грязно-голубой цвет, лампочка под очень высоким потолком, — и еще одна дверь прямо напротив той, через которую Каплин попал сюда. Он нисколько не удивился, увидев на двери табличку с номером 69. Площадка выглядела бессмысленным излишеством — если только не была чем-то вроде шлюзовой камеры между легким расстройством воображения и полным безумием.

Но, по крайней мере, голоса смолкли. И снова он показался себе смешным, а едва ли не самым смешным в нем было то, что он связал свои галлюцинации со старой, как мир, деревянной головоломкой, сделанной где-нибудь под Шанхаем. Он с трудом подавил в себе искушение покончить с этим самым простым и грубым способом — раздавить коробку каблуком и посмотреть, что там внутри.

Собравшись с духом, он сделал три шага к двери напротив. Она была точно такой, как дверь шестьдесят девятой квартиры, где поселилась Оксана, — та же отделка, те же замки, та же ручка — и к тому же оказалась незапертой. Он осторожно и медленно приоткрыл ее, увидел знакомую прихожую, маску на стене… только теперь это был не демон, а очень хорошая копия человеческого лица. Вероятно, восковая, а может быть, сделанная из кожи, потому что маска выглядела слегка обвисшей по краям. И эти длинные светлые волосы… Сквозь прорези для глаз виднелась стена.

Наконец до него дошло. Он замер, парализованный страхом. Желудок подпрыгнул вверх и сжался в холодное свинцовое ядро. Значит, всё было ложью — записка, татуировка, маленькая девочка, рисовавшая мелом на асфальте, и большая девочка, сделавшая гравировку лазерным пером гипноза на коре его мозга… Или наоборот — всё было правдой, непоправимой правдой, а он просто не успел?..

— Заходи, дружище, не стесняйся, — раздался из глубины квартиры веселый, слегка гнусавый голос.

Каплин понимал, что это ловушка, но всего лишь еще одна, следующая, очередная «матрешка» — возможно, иллюзорная, которой забавлялся кто-то; и вот представился случай узнать — кто именно. Во всяком случае, ему уже хотелось, чтобы всё поскорее закончилось, пусть даже самым худшим образом, — а разве это не есть цель любой пытки?

Он пересек прихожую, стараясь не смотреть на то, что висело на стене, и чувствуя себя голым, невзирая на тяжелую и неудобную одежду, снятую с мертвеца, а может, именно поэтому. Ждал ли он, что откуда-нибудь снова выскочит Оксана или ее высококачественная копия? Нет, уже нет. Мысль о розыгрыше оказалась стоящей далеко в конце длинной очереди, и он так и не успел до нее добраться. Пульсирующий страх мешал связно соображать. Инстинкт побуждал обзавестись каким-нибудь оружием, но ничего подходящего в прихожей не было.

В темном коридоре, который опять-таки ничем не отличался от уже знакомого ему коридора, стала слышна негромкая музыка, доносившаяся из-за приоткрытой двери; за ней, если верить Оксане, находился дядин кабинет. Дверь спальни, где он неплохо провел время в свой прошлый, намного более приятный визит, была закрыта. Каплин не стал туда соваться — он и так слишком ясно представлял себе, как выглядит труп женщины, с лица которой снята кожа, а с головы — скальп. Или, что еще хуже, она могла и не быть трупом.

Он толкнул дверь кабинета и остановился в дверном проеме. Первым делом он увидел молнии, раскалывавшие темное небо за оконными стеклами. Они сверкали почти непрерывно и совершенно беззвучно, поэтому окна напоминали экраны телевизоров с отключенным звуком.

В этих сомнамбулических вспышках интерьер кабинета смахивал на гравюру, а лицо парня, развалившегося в кресле, — на выбеленную гримом клоунскую рожицу, от взгляда на которую, правда, хотелось не смеяться, а рыдать. Юнец задрал на стол ноги в старомодных двуцветных штиблетах и помахивал пером в такт музыке, воспроизводимой с характерным потрескиванием проигрывателем виниловых пластинок. Театральность обстановки ни в коем случае не превращала происходящее в фарс, чего Каплину, может, и хотелось бы. Но нет, запах смерти был слишком силен в этом странном месте, хотя его забитый нос ничего и не чуял…

— Присаживайся, — парень небрежно ткнул пером в сторону свободного кресла. Каплин, которому одежда собаковода вдруг показалась почти неподъемной обузой, медленно двинулся в указанном направлении.

— Только давай без глупых подвигов, — предупредил юнец, и Каплин увидел пистолет, лежавший поверх стопки бумаги. Верхний лист был исписан красивым почерком с завитушками и без помарок. Тут же стояла старинная бронзовая чернильница. Каплин невольно отметил про себя, что, если остальные листы так же плотно покрыты письменами, стопка потянет на большой роман.