– Ты, кажется, тоже, – сказал Коля, увлеченно штрихуя выцветшие обои шариковой ручкой.

Димка Юреев, с первого курса прозванный Пионером, читал «Малую землю». Он карандашом делал в книге какие-то пометки и досадливо поглядывал то в залитое дождем окно, то на тусклую лампочку, окруженную липкими спиралями мухоловок, – света было слишком мало, а у него и без того были проблемы со зрением.

– А я Маринке мышь подложил, – громко сказал Серега Цаплин. Все посмотрели на него, не понимая, о чем он говорит.

– Под крыльцом мышь дохлая валялась, – пояснил Серега. – А Маринка сапоги на веранде оставила. Ну я туда и бросил. – Он ухмыльнулся.

– Ты как ребенок, – сказал Иван Панин и захрустел пальцами – будто хворост ломал.

– Она же мышей боится, – одобрительно сказал Миха Приемышев.

– Ну да, – кивнул довольный Серега.

В трехлитровой банке, стоящей на подоконнике, бурно закипела вода. Коля Карнаухов оставил рисование, выдернул из розетки провода, вытащил из банки кипятильник, сделанный из половинок бритвенных лезвий, спичек и ниток, спрятал его под матрас. Зубами надорвав пачку грузинского чая, щедро сыпанул в кипяток заварку.

– На ужин что будет? – оторвавшись от книжки, спросил Димка. – Опять картошка?

– Девчонки макароны по-флотски обещали, – сказал Коля.

– Макароны по-скотски, – попытался пошутить Серега. Никто не засмеялся.

– Надоело все, – сказал Миха. – Домой хочу. Мне Юрай Хип обещали достать.

– Чего? – спросил Коля, мешая чай прикрученной к ивовому прутку ложкой. – Это джинсы, что ли, такие?

– Э-э! – махнул рукой Миха. – Дяревня!

– А на танцах «Аббу» включали, – как бы между прочим сказал Серега. – И «Бони Эм». Вот тебе и дяревня. А девчонки – ммм!.. Кровь с молоком, не то что наши.

– Наши тоже ничего, – возразил Иван и сел на угол кровати.

Они уже были готовы завести обычный вечерний разговор, обсуждая одногруппниц, как вдруг за дверью кто-то истошно завизжал.

Все вскочили.

– Маринка, – опознал Иван.

– Мышь! – радостно догадался Серега.

Марина Хадасевич стояла на столе, едва не упираясь головой в потолок веранды, крепко держала в правой руке левый сапог, будто душила его, и, закатив глаза, долго и непрерывно визжала – удивительно, но воздух в ее легких никак не кончался.

– Во дура, – сказал Серега.

Вообще-то Марина Хадасевич была умницей. Красоты ей тоже было не занимать. Спортсменка и комсомолка, она была племянницей какой-то невеликой шишки из горкома – вот только за это Серега ее и невзлюбил.

– Это ты! – воскликнула забравшаяся на лавку Света Горина. Она, вообще-то, мышей почти не боялась, но очень уж страшно визжала Маринка.

– Что – «я»? – изобразил недоумение Серега.

– Ты сунул! – Света спрыгнула с лавки, шагнула к улыбающимся и немного растерянным парням, подпирая бока руками. Светка на расправу была скорая, подруг в обиду она не давала, а удар у нее был крепкий – это многие уже на себе испытали. – Ты сунул! Я знаю! – Она была вне себя. – Это ты дурак! А если бы она ее укусила?! Может, она бешеная?! Или чумная!

– Мертвые не кусаются, – скрипучим голосом проговорил ухмыляющийся Серега.

Визг прекратился – у побледневшей Марины Хадасевич наконец-то кончилось дыхание. Она булькнула горлом, широко замахнулась и швырнула сапог в Серегу, но попала в стоящего рядом Димку.

– Она точно бешеная! – выкрикнула Света Горина. – Она на полтора метра выпрыгнула! Маринке в лицо почти!

– Погоди, Свет… – Вперед выступил нахмурившийся Иван. В руке он держал нунчаки. – Кто выпрыгнул? Мышь?

– Да! Мышь ваша вонючая!

– Она же дохлая была. – Иван повернулся к лыбящемуся Сереге. – Ты говорил вроде, что она дохлая.

– Ну! – кивнул тот. – Дохлая. Под крыльцом валялась.

– Да вон же она! – воскликнула Светка, чуть присев и тыча пальцем в угол, где стоял сноп привезенных Петровичем вил. – Вон! Прямо на вас смотрит!

Марина Хадасевич опять взвизгнула, завопила, размахивая руками:

– Уберите, уберите ее!