– Мне кажется, это они… – сказал, откашливаясь, Коля Карнаухов. – Те парни из трактора… Я едва мимо них проскочил.

– Там действительно кто-то есть, – сообщил Иван Панин, первым встав у окна веранды. – Вольдемар, дай сюда фонарь!

– Дверь! – забеспокоился Коля. – Дверь надежней заприте! Я только крючок накинуть успел!

Луч фонаря скользнул за мокрое стекло, ткнулся в заросли сирени. Разглядеть что-либо сквозь дождь было непросто.

– Вон! Вон! – завопил Серега Цаплин, напряженно всматривающийся в ночную мглу, лишь чуть разбавленную пожаром. – На тропинку трое вышли!

– Вижу, – подтвердил Иван.

– Справа от крыльца один. За кустом, – сообщил Миха Приемышев.

– У кочегарки вроде бы двое, – сказал из дальнего угла веранды Димка Юреев.

– И у туалета они наверняка есть! – почти закричал Коля Карнаухов. – Я слышал, они там кругами ходили!

– Человек десять, – прикинул Иван.

– Может, уйдут? – предположил перепуганный Димка.

– Конечно, уйдут! – хмыкнул Серега. – Только прежде пару челюстей сломают.

– Силы примерно равны, – заметил Иван.

– У них цепи наверняка при себе, – сказал Серега. – И ремни солдатские со свинцом в пряжках. Кастеты. А у нас что?

– У меня – вот! – сказал Миха Приемышев, показывая на ладони свою «финку».

– Нож убери, – посоветовал Коля.

Миха спрятал «финку» в голенище сапога – и вовремя. На веранде, держа в одной руке зажженную керосиновую лампу, появился заспанный Борис Борисыч в черном трико с вытянутыми коленями и длинной мятой рубахе. Из-за спины доцента выглядывали девчонки – Света и Марина.

– Что тут происходит?! – рявкнул Борис Борисыч, забавно шевеля бровями.

На короткое время в бараке установилась полная тишина – только дождь шумел и было слышно, как тихонько потрескивает коптящий фитиль керосиновой лампы.

– Там местные, – нарушил общее молчание Иван Панин.

– Деревенские пришли, – тут же добавил Серега Цаплин.

И все загалдели наперебой, задвигались.

– Тихо! – крикнул доцент Борисыч, вешая керосиновую лампу на крючок над столом. – Тихо, ребята! – Он поднял руки, искоса глянул в запотевающее окно и ничего, кроме размытых всполохов пламени, за темным стеклом не разглядел. – Вы уверены, что там кто-то есть? Почему там огонь?

– Есть! – крикнул Коля Карнаухов. – Это я… – Он запнулся. – Это они туалет подожгли!

– Они на улице, – спокойно сказал Иван. – Человек десять. Что нам делать, Борис Борисович?

– Только не драться! – Доцент подошел к окну, ладонью стер со стекла испарину. – Дмитрий!

– Что, Борис Борисович? – Все заметили, как сильно вздрогнул Димка Юреев.

– Вы зайдите в мою комнату, найдите на столике пробки и вверните их в щиток.

– Хорошо.

– Девочки, немедленно вернитесь к себе и запритесь.

– Да, Борис Борисович, – кивнула Марина Хадасевич и, ухватив Светку под локоть, потянула ее за собой.

– Дайте мне фонарик и откройте дверь.

– Зачем, Борис Борисович?

– Я с ними поговорю. Не переживайте, все будет нормально. Мне не впервые приходится общаться с такими компаниями.

– Может, мы с вами выйдем?

– Нет. Будет лучше, если вы все вернетесь в свою комнату.

– Но если?..

– Никаких «если»!

Борис Борисович подтянул трико, почти вырвал фонарик из рук Вовки Демина и широким твердым шагом направился к двери.

– Там же дождь! – крикнул ему в спину Миха Приемышев.

– Дождь не дубина, – сказал доцент и, откинув кованый крючок запора, выдернув ножку стула из скобы дверной ручки, вышел на улицу.

Иван Панин придерживал рукой дверь, не позволяя ей закрыться, и смотрел, как в ночном дожде тонет их руководитель. Пять, семь, десять шагов – и светлая рубаха доцента, промокнув, потемнела, слилась с ночью, и вот уже только мутный световой круг пляшет на тропинке, ведущей к полыхающему туалету, и кажется, что фонарь несет человек-невидимка из романа Уэллса.