– Но ведь ты сам говорил, – обратился я к Лизарди, – что та штуковина, которую я запихнул в него, служит для того, чтобы прочищать член...

– И ты, самоуверенный болван, решил, что сумеешь это сделать? Видимо, что-то пошло не так. Возможно, бедняга истек кровью или умер от страшной боли. В любом случае он лежит сейчас мертвый, а эта страшная трубка до сих пор торчит у него... оттуда.

Я почесал подбородок.

– !Аy de m'i! Вечно ты попадаешь во всякие истории, amigo.

– Я? – изумился Лизарди. – Но ведь это ты во всем виноват!

– Ладно, не будем спорить. Лучше подумаем, как нам теперь быть. Если мы уедем сейчас, посреди ночи, наш отъезд вызовет подозрения. Мы не можем уехать, не разбудив конюхов и не поставив в известность падре. Давай смоемся рано утром, на рассвете. Скажем, что нам, дескать, нужно срочно отправляться в путь, и к тому времени, когда обнаружат, что дон Айала умер, мы будем уже далеко.

– А что, если это вдруг выяснится раньше?

– Ну, тоже ничего страшного. Разве это первый больной, которого доктора не сумели вылечить? Мы осмотрим тело и скажем, что у бедняги остановилось сердце. Печально, конечно, но на все воля Господня. Когда приедет его вдова, мы будем стоять на коленях рядом с телом и молиться, открывая душе усопшего путь на Небеса.

– Да ты сумасшедший. И как это меня угораздило с тобой связаться? И не смей впутывать меня в свои грязные делишки...

Я схватил Лизарди за шиворот, вытащил кинжал и сунул ему между ног.

– А теперь слушай меня внимательно, amigo. Если только вздумаешь донести на меня властям, твои глазенки выклюют грифы.

После беспокойной ночи, которую я провел не с красавицей Мариной, на что еще совсем недавно рассчитывал, а в одной кровати с громко храпевшим Лизарди, я встал в столь гнусном настроении, что готов был вогнать в своего приятеля серебряный катетер вроде того, что накануне запихнул в член толстому землевладельцу.

Солнце едва взошло, когда я натянул сапоги и схватил свою седельную суму.

– Давай смываться, пока остальные не проснулись. Мы разбудим конюха, чтобы вывел нам лошадей, и попросим его передать нашу благодарность падре, когда тот встанет. Сделаем вид, будто нас вызвали по срочному делу.

– Может, сперва перекусим? – предложил Лизарди.

– Позавтракаем в дороге тем, что добудем. Не стоит задерживаться, а то как бы нам сегодня вместо обеда не угодить к палачу.

Мы выскользнули из комнаты, торопливо прошмыгнули по коридору, завернули за угол, и тут...

– Сеньоры!

Я замер. Лизарди издал громкий возглас. Судя по виду, он был готов упасть в обморок.

Падре Идальго и двое его гостей-священников стояли в коридоре рядом с отведенной им комнатой. В руках у священников были седельные сумы. Они тоже сегодня рано встали, как и мы с Лизарди, но, ясное дело, не пытались выскользнуть тайком, словно воры. Или убийцы.

– Па-па-падре, – запинаясь, проговорил Лизарди. – А мы как раз собрались у-у...

– Уехать, – вставил я. – Неотложный вызов по медицинской части, мы должны срочно уехать.

– Я ничего об этом не слышал, – заметил падре.

– Мы тоже... Я хочу сказать, до недавнего времени.

– Но что с владельцем гасиенды? Как он себя чувствует?

– На все воля Божья, – сказал я. – Я сделал, что мог, остальное не в нашей власти. Пути Господни неисповедимы. – Я перекрестился.

Падре изумленно уставился на меня.

– Вы ведь не хотите сказать...

Я кивнул.

Он осенил себя крестным знамением и пробормотал что-то на латыни. Оба других священника тут же опустились на колени. Один из них начал читать заупокойную молитву. Мы с Лизарди обменялись взглядами и тоже преклонили колени. Я не знал слов, но тихонько бубнил какую-то невнятицу, от души надеясь, что она похожа на их латинскую белиберду.

– В чем дело? Кто-то умер?

Я медленно обернулся, и кровь застыла у меня в жилах. Матерь Божия! В коридоре возник призрак владельца гасиенды. Он был завернут в одеяло, из-под которого торчали голые ноги.

Падре Идальго отважно обратился к привидению:

– Сеньор, мы молились о вас. Слава богу, amigo, мы боялись, что вы умерли.

– Умер? Умер? Да, я призрак! – воскликнул дон Айала, страшно развеселившись.

Я все еще стоял на коленях, когда владелец гасиенды подошел и остановился рядом.